Селеста Инг - Все, чего я не сказала

– Другая лучше, – сказала она. – Ты же в колледж едешь, а не в «Студию 54» [38].

Но ясно было, что Нэт уже решил.

Ближе к полуночи Лидия на цыпочках зашла к нему. Весь вечер хотела рассказать про отца и Луизу, про то, что видела днем в машине, про то, что точно знала . Нэт был поглощен своими мыслями; проще дым руками хватать, чем улавливать Нэтово внимание. А у Лидии последний шанс. Утром Нэт уедет.

В сумеречной комнате горела только лампочка на столе, Нэт в старой полосатой пижаме стоял на коленях у подоконника. Лидия решила, что он молится, смутилась, застигнув его в такой интимный момент, – все равно что голым застать – и уже начала закрывать дверь. Но Нэт обернулся на ее шаги, и улыбка его сияла, как луна, уже распухавшая над горизонтом, и Лидия сообразила, что ошиблась. Нэт у открытого окна не молился, Нэт грезил – что, позднее поймет Лидия, по сути почти одно и то же.

– Нэт, – сказала она.

В голове на перекатах бурлило все, что она хотела сказать. Я видела. Мне кажется. Мне надо . Как впихнуть такую громадину в крохотные гранулы слов? Нэт ничего не замечал.

– Ты посмотри, – прошептал он в таком восторге, что Лидия тоже опустилась на колени и выглянула.

В вышине разливом чернил распахнулось густочерное звездное небо, усыпанное звездами. Они совсем не походили на звезды из учебников – размытые капли, точно брызги слюны. Они были бритвенно-остры – четкими световыми точками разделяли небесные слова. Если запрокинуть голову, не видно ни домов, ни озера, ни уличных фонарей. Только небо – такое огромное, такое черное, вот-вот раздавит. Будто Лидия очутилась на другой планете. Нет – будто Лидия одиноко плывет в космосе. Она поискала созвездия с плакатов Нэта: Орион, Кассиопея, Большая Медведица. Картинки теперь казались детскими глупостями – эти прямые отрезки, яркие цвета, палочные фигуры. Звезды блестками слепили глаза. «Вот она, бесконечность», – подумала Лидия. Звездная ясность переполняла ей душу – будто в сердце булавками кололи.

– Потрясающе, да? – тихо произнес Нэт из темноты. Словно он уже за много световых лет от дома.

– Да, – еле слышно ответил ему голос Лидии. – Потрясающе.

Наутро Нэт совал в чемодан зубную щетку, а Лидия топталась в дверях. Через десять минут отец увезет Нэта в кливлендский аэропорт, оттуда «Транс уорлд» унесет брата в Нью-Йорк, а потом в Бостон. На часах – половина пятого утра.

– Позвонишь, расскажешь, как дела? Обещаешь?

– Конечно, – ответил Нэт. Четким крестом затянул эластичные ремешки поверх сложенной одежды и захлопнул чемодан.

– Обещаешь?

– Обещаю. – Одним пальцем прихлопнул застежки и вздернул чемодан за ручку. – Папа ждет. Пока, до понедельника.

Раз – и нет его.

Гораздо позднее, спустившись к завтраку, Лидия почти смогла притвориться, будто ничего не произошло. На столе лежала ее домашка с четырьмя галочками на полях; Ханна выуживала из плошки хлопья, точно гальку, мать прихлебывала улун и листала газету. Лишь одно изменилось: стул Нэта пустовал. Словно и не было никогда никакого Нэта.

– Ну наконец-то, – сказала Мэрилин. – Поторопись, милая, исправь там. А то автобус скоро, не успеешь поесть.

Лидия шагала к столу, точно по воздуху плыла. Мэрилин между тем просматривала газету – рейтинг президента Картера 65 процентов, Мондейл вступил в должность «старшего советника» [39], запрещен асбест, в Нью-Йорке снова перестрелка; взгляд наткнулся на заметочку в углу: «Лос-анджелесский врач вернул к жизни человека, 6 лет пролежавшего в коме». Потрясающе, подумала Мэрилин. И улыбнулась дочери, а та стояла, цепляясь за спинку стула, как будто боялась улететь.

Вечером, когда Лидия жалась и ежилась от неотвязного внимания родителей, Нэт не позвонил. У меня тут каталог курсов в колледже – не хочешь летом пойти на статистику? А тебя уже пригласили на бал? Ну, наверняка скоро пригласят . Нэт не позвонил и в субботу, когда Лидия рыдала в постели, пока не уснула, и в воскресенье, когда она проснулась, а глаза все еще жгло. Вот, значит, как теперь будет. Словно у меня и не было брата.

В отсутствие Нэта Ханна ходила за Лидией, как щенок, прибегала под дверь по утрам, опережая будильник, и сопела, едва не задыхалась: «Угадай что? Лидия, угадай что?» Никогда не угадаешь, и неважно что: идет дождь, на завтрак оладьи, на елке сойка. Изо дня в день с утра до ночи Ханна ходила за Лидией хвостиком и предлагала, чем бы заняться: «Можно “Игру в жизнь” [40], сегодня пятница – можно кино по телику, можно сделать попкорн». Всю жизнь Ханна, как Луна вокруг Солнца, крутилась возле них, маячила в отдалении, и Лидия с Нэтом молча терпели свою маленькую неловкую луну. А теперь Лидия подмечала у сестры тысячу мелких черт: как Ханна дергает носом, когда говорит, раз-два, быстро-быстро, точно кролик; как она стоит на цыпочках, словно на невидимых каблуках. А в воскресенье после обеда, влезая на сброшенные Лидией танкетки, Ханна огласила свежую идею: «Можно пойти поиграть на озеро. Лидия, пошли поиграем на озеро», – и Лидия заметила, как под рубашкой у Ханны блестит что-то серебристое.

– Это что там у тебя?

Ханна попыталась было отвернуться, но Лидия отдернула ей воротник и теперь увидела отчетливо то, что заметила мельком, – гибкую серебряную цепочку, изящное серебряное сердечко. Свой медальон. Лидия потянула за цепочку одним пальцем, Ханна покачнулась и, еле удержав равновесие, с грохотом сверзилась с танкеток.

– Ты зачем это взяла?

Ханна покосилась на дверь, будто верный ответ написан на стене. Бархатную шкатулочку под кроватью у Лидии она нашла шесть дней назад.

– Я думала, тебе не надо, – прошептала она.

Но Лидия не слушала. Смотри на него и вспоминай, что в жизни взаправду важно . Быть общительной. Быть популярной. Быть своей. Вам неохота улыбаться? Что делать тогда? Заставьте себя улыбнуться. Не критикуйте, не осуждайте, не жалуйтесь . Ханна, такая довольная в крохотной серебряной западне, походила на маленькую Лидию – робкую, неуклюжую, едва начала горбиться под этим бременем, хотя оно такое тонкое, такое серебристое, такое легкое.

Ладонь Лидии с треском огрела Ханну по щеке, Ханну отбросило назад, голова мотнулась. Лидия накрутила цепочку на руку и рванула Ханну к себе, точно собаку на строгом ошейнике. «Прости», – хотела сказать Ханна, но звука не получилось – только тихий ах. Лидия натянула цепочку сильнее, та лопнула, и сестры вновь задышали.

– Ты этого не хочешь, – сказала Лидия, и нежность в ее голосе удивила Ханну, да и саму Лидию. – Послушай меня. Ты думаешь, тебе это надо. Тебе не надо. – Она скомкала цепочку в кулаке. – Обещай, что никогда это не наденешь. Никогда в жизни.

Ханна распахнула глаза и затрясла головой. Лидия большим пальцем погладила ее шею, растерла дорожку крови там, где цепочка врезалась в кожу.