Лайза Дженова - Семья О’Брайен

Он слышит, как чиркает картофелечистка.

– Иди сюда, – говорит он.

Джо кладет руки на плечи Роузи, разворачивает ее к себе, заводит свои медвежьи лапы ей за спину и прижимает к себе ее худую фигурку. Роузи поворачивает голову и кладет ее Джо на грудь.

– Я тебя люблю, Джо.

– Я тебя тоже люблю, лап. Я скоро вернусь, хорошо?

Роузи поднимает к нему заплаканное лицо и горестные глаза.

– Хорошо. Я буду тут.

Джо берет пальто и выходит за парадную дверь, но прежде, чем ступить на тротуар, останавливается и бросается обратно в дом. Макает пальцы в святую воду Роузи и, глядя в нарисованные голубые глаза Девы Марии, осеняет себя крестом. Сейчас он не откажется ни от какой помощи.

По дороге к докам Джо заходит в винный магазин и покупает бутылку виски. Как он и надеялся, в доках пусто и тихо. С тех пор, как закрылась «Таверна на воде», баров здесь нет. Понаехавшие сейчас все в «Уоррена Таверн», а городские у Салливана или в «Айронсайде». Все его дети в «Айронсайде», Патрик стоит за барной стойкой. А Джо, одинокий ирландец в доках, сидит на пирсе, свесив ноги, и смотрит на прекрасный город, который любил и защищал больше половины жизни.

Сегодня утром он проснулся, как в обычный день. А теперь, всего несколько часов спустя, у него болезнь Хантингтона. Конечно, болезнь Хантингтона была у него и с утра, до визита к доктору Хэглер. Он все тот же человек. Разница только в том, что знаешь. Туман первоначального шока рассеялся, и знание начинает насиловать его в мозг.

Не вынимая бутылку виски из коричневого бумажного пакета, Джо откручивает крышку и делает большой глоток, а потом еще один. Мартовский день, сырой и серый, градусов десять, но становится куда холоднее, когда солнце прячется за облаками и с воды тянет ветром. Виски лежит в животе, словно мерцающие угли.

Десять лет. Ему будет пятьдесят четыре. Не так и плохо. Могло быть хуже. Черт, да это больше, чем с гарантией отпущено любому, особенно полицейскому. Каждый раз, надевая синюю форму, он знает, что может не вернуться домой. Это не просто благородное переживание. Джо били, в него стреляли. Ему случалось преследовать и брать пьяных, обколотых и заведенных, вооруженных ножами и огнестрелом. Он хоронил своих товарищей. Все были молодыми. Он был готов погибнуть при исполнении с тех пор, как ему исполнилось двадцать. Пятьдесят четыре – это старик. Это роскошь, вашу мать.

Он делает еще глоточек и выдыхает, наслаждаясь жжением в горле. Что его бесит, так это определенность. Знание, что ему отпущено десять лет, ну максимум двадцать, что болезнь на сто процентов смертельна, делает его положение безнадежным. Определенность убивает надежду.

Он бы мог надеяться на излечение. Может, эти врачи что-то найдут за десять лет. Доктор Хэглер сказала, есть перспективные разработки. Она говорила про «лекарство» и «исследования», но, он слушал внимательно, ни разу не упомянула слово «излечение». Нет, Джо не собирается трястись по поводу излечения для себя, но каждый день лез бы в гору надежды ради детей.

Дети. Он делает еще пару глотков. Им всем чуть за двадцать. Еще дети. Через десять лет Джей Джею, старшему, будет тридцать пять. Обычно в этом возрасте просыпается болезнь. Чертова болезнь как раз доконает Джо и примется за детей. Может, им всем повезет и милостью Божьей никто из них ее не получит. Он трижды стучит по пирсу.

Или она может быть у всех, уже спит внутри, дожидаясь, когда можно будет выползти из пещеры. Джей Джей – пожарный, он пытается завести свою семью. Меган балерина. Балерина с болезнью Хантингтона. По щеке Джо катится слеза, горячая на остуженной ветром коже. Он не может придумать ничего более несправедливого. Кейти надеется открыть собственную студию йоги. Надеется. А если у нее положительная проба на ген, она перестанет надеяться? Патрик пока никак не поймет, что он вообще делает. У него может уйти большая часть ближайших десяти лет на то, чтобы со всем разобраться. Господи, да как же они с Роузи им скажут?

Джо не дает покоя еще и то, как все будет, как он умрет. Он воочию видел, что эта болезнь делает с человеком, что она сотворила с его матерью. Это безжалостный, так-растак его, злой дух. Он лишит его всех человеческих черт, пока от него не останется только перекрученный остов и бьющееся на кровати сердце. А потом он его убьет. Не убежать, когда в тебя стреляют, нужна смелость. Войти в дом, где идет скандал, прекратить драку между бандами, преследовать подозреваемого в угнанной машине – для всего этого нужна смелость. Джо не уверен, достаточно ли он смел, чтобы десять лет противостоять болезни Хантингтона. И потом, гибель полицейского на посту почетна. А какой почет в том, чтобы умереть от Хантингтона?

Ему невыносимо думать о том, через что он заставит пройти Роузи и детей – через то, что он и Мэгги и, большей частью, их отец могли лишь беспомощно наблюдать. Черт. Мэгги. Она об этом вообще знает? Отец знал? Или позволить всем считать мать Джо пьяницей было меньшим позором, чем связать ее имя с болезнью? Если отец знал про БХ, кого он защищал?

Все в городе винили ее. Его мать сама была виновата в своих несчастьях: она запойная. Она плохая мать. Грешница. Попадет в ад.

Но все ошибались. У нее была болезнь Хантингтона. Болезнь Хантингтона отняла у нее возможность ходить и самостоятельно есть. Она изуродовала ее добрый нрав, терпение и разум. Придушила ее голос и стерла улыбку. Украла семью и достоинство, а потом убила ее.

– Прости, мам. Я не знал. Не знал.

Он молча плачет, вытирая мокрые глаза рукавом пальто. Выдыхает и отпивает еще глоточек виски, прежде чем закрыть бутылку. Стоя на краю пирса, он смотрит мимо носков своих кроссовок в черную воду гавани. Сует руку в карман и вынимает горсть мелочи. Выбирает четыре четвертака, они лежат, теплые и блестящие, на его холодной розовой ладони. У каждого из детей шансы пятьдесят на пятьдесят.

Он подбрасывает первый четвертак, ловит его левой рукой и, перевернув, кладет на тыльную сторону правой. Убирает левую руку, открывая монету.

Орел.

Джо забрасывает ее как можно дальше. Следит за полетом монеты взглядом, видит, где она падает в воду, и вот ее уже нет. Он подбрасывает второй четвертак, ловит, переворачивает, открывает.

Снова орел.

Он бросает и эту монету в воду. Третий четвертак.

Орел.

Черт. Он выходит из себя и подкидывает монету высоко в воздух. Теряет ее из вида и не понимает, где она падает. Джо держит в руке последний четвертак, думая о Кейти. Он не может бросить монету. Не может, и все. Он снова садится на край пирса и плачет, закрыв лицо руками, издавая болезненные, жалкие, мальчишеские всхлипы. Слышит голоса людей, проходящих в тени корабля «Айронсайд» [7]. Они смеются. Если он слышит, как они смеются, они точно слышат, как он плачет. Но ему все равно.