Скарлетт Томас - Орхидея съела их всех

Человек, которого она ждет, наконец появляется: в линялых, слегка расклешенных джинсах, розовой рубашке и старой вощеной куртке черного цвета. Он выглядит одновременно старше и моложе своих лет: ему шестьдесят восемь. Он всегда был чересчур худым и ходил слишком быстро. Наверняка приехал на серебристом “Мерседесе 300SL” и припарковал его на Сохо-сквер. Он всюду добирается на машине – тоже слишком быстрой – и всегда находит место для парковки, несмотря на ужасную карму, которую себе приписывает.

– Августус. – Флёр поднимается и целует его в обе щеки. – Как ты?

– Флёр, – говорит он и целует ее в ответ. – Ты выглядишь очень… как бы это сказать… очень ярко , вот как, моя дорогая. В толпе тебе ни за что не затеряться!

На Флёр сегодня платье, которое на прошлой неделе ей подарил чей-то стилист в благодарность за помощь. Верхняя часть – вишнево-красная, а нижняя – оранжевая.

Ну вот, началось.

– Значит, ты боишься, что нас увидят, – говорит она Августусу.

– Было бы очень некстати, если бы это случилось. Сесилия сейчас не в лучшей форме.

Флёр следит за его взглядом и осматривает просторное помещение. За одним из столиков журналистка с сумкой “Малберри” и старомодным кассетным диктофоном берет интервью у какой-то девушки, а больше вокруг никого нет. Входная дверь – в дальнем конце зала, а за ней – фойе отеля и бар. Сюда никто не заходит – хотя, по правде сказать, конечно, заходят. Когда Флёр была здесь в прошлый раз, напротив сидел один знаменитый человек, который играл в карты с мальчиком лет десяти. Флёр решила, что мальчик – его сын, а крупная темнокожая женщина, сидевшая рядом, – жена, но потом выяснилось, что женщина – сотрудница благотворительной организации, а у мальчика неизлечимая болезнь. Знаменитый человек выдал женщине чек на десять тысяч фунтов и переписал себе в блокнот речь, которую она за него сочинила, а Флёр все это время сидела напротив и составляла ежедневный комплекс упражнений для бывшей жены рэппера по имени Зона. Но, поскольку знаменитостям нет дела до других людей, можно в общем-то…

– Думаю, мое платье нам не повредит, – сказала Флёр. – Но, если тебе здесь неуютно, можно пойти куда-нибудь еще. Правда, в “Блэкс” нельзя, там Клем, а больше я ничего поблизости и не знаю. Наверное, нам вообще не следовало…

Флёр встает. Раньше она никогда так не разговаривала с Августусом, а теперь – разговаривает. Ей кажется, что их отношения – это тупик, из которого она уже миллион лет не может выбраться.

– Не говори ерунды. Прости, дорогая, ты же знаешь, я всегда переживаю. И за тебя тоже. Да и Сесилия, как я уже сказал, сейчас не… В общем, ладно, сядь, пожалуйста. Давай закажем чаю.

Флёр вздыхает, садится и делает еще несколько дополнительных выдохов. Потом смотрит в меню. Меню – прекрасно. Здесь все прекрасно, поэтому она сюда и приходит. Будь она одна, она бы заказала, наверное, настоящий английский чай – с закусками, пирожками и топлеными сливками. Но Августус не поймет, если она закажет все это и потом заберет две трети домой, чтобы кормить птиц, поэтому Флёр выбирает фруктовую тарелку и thé pétales [20]. Ах да, и еще несколько разноцветных миндальных пирожных – по крайней мере два она припрячет, чтобы отнести домой Робину, – очень уж тот их любит. Августус заказывает фруктовый пирог, чай “Английский завтрак” и большой бокал бордо. Он неодобрительно хмурит лоб, глядя, как Флёр достает свою миниатюрную баночку с розовой гималайской солью и особые травы, которые она добавляет буквально во все.

– Ну как ты? – спрашивает он наконец.

– Грустно. Очень. Конечно, это не было неожиданностью. Она так тяжело болела. Я продолжаю работать, но все теперь кажется совсем другим. А ты как?

– Все то же самое.

У Августуса всегда “все то же самое” – что бы это ни значило. Флёр ждет, что он скажет что-нибудь об Олеандре, но он молчит. Конечно, он ничего не скажет. Флёр вообще не знает, зачем они с Беатрикс собираются приехать на похороны, они ведь с Олеандрой и словом не перемолвились с 1989 года. Может быть, он надеется получить в наследство “Дом Намасте”? Но это полная ерунда, потому что… Она закрывает глаза и снова открывает. Видит сначала ладанное дерево, а потом отчего-то – подушки в наволочках, которые сшили они с Кетки.

Августус снова хмурится. Трет глаза.

– Что с тобой? – спрашивает Флёр.

– Да так, – он умолкает, и по лицу пробегает тень улыбки. – Все сразу. Как обычно.

Сколько лет должно пройти, чтобы ты перестал тосковать по своей первой жене, по сестре и по двум ближайшим подругам, которые пропали без вести где-то в Индии или на островах Тихого океана, оставив тебя дома с приступом малярии? Явно больше, чем успело пройти в жизни Августуса.

– Ну… Держись, пожалуйста.

– Да-да, конечно. Не волнуйся. Как твой сад?

Похоже, он и в самом деле не скажет больше ни слова об Олеандре.

– В порядке. Местами слегка поредел. Маки уже всходят. Кстати, на этот раз я не забыла захватить семена для тебя.

Флёр достает из сумки коричневый конвертик.

– От самого лучшего цветка. Темно-бордового. Поверить не могу, что пустила его на семена. Но, с другой стороны…

– Спасибо, дорогая. Твои я пришлю по почте. Мы все время забываем.

– Да, забываем.

– Наверное, это оттого, что мы слишком заняты.

– Наверное, – улыбается Флёр.

Когда приносят чай и Августус берется за вилку, Флёр замечает, что руки у него дрожат. Он начал выращивать опиум для Сесилии после ее нервного срыва, но теперь сам принимает намного больше, чем когда-либо принимала его жена. И намного больше, чем принимает Флёр. Он говорит, это облегчает приступы малярии, но где это видано, чтобы опиумом лечили малярию? В этой стране такая идея в последний раз приходила людям в голову в шестнадцатом веке. Но, как ни крути, опиум – это то, что их объединяет. И дает повод выбирать друг другу красивые открытки и отправлять с ними семена. Правда, Флёр нельзя подписываться в открытках собственным именем.

– Значит, теперь такая мода? – спрашивает Августус, продолжая разглядывать ее платье. – Надо будет рассказать Сесилии.

Флёр вспоминается история о двух монахах, давших обет безбрачия: как-то раз они оказываются на затопленном отрезке дороги, и один из них помогает красивой женщине – переносит ее через поток воды. Второй не может поверить в то, что первый позволил себе такую вольность, и на протяжении нескольких миль сердито молчит. Наконец он все-таки решает разобраться в произошедшем и спрашивает у друга, почему тот так поступил. И друг его отвечает: “Брат мой, я-то опустил ее обратно на землю уже несколько миль назад, а вот ты, я смотрю, все продолжаешь ее нести”.

– К лету мода изменится, – говорит Флёр. – Так что не утруждай себя.