Скарлетт Томас - Орхидея съела их всех

– Я тоже думала, что хочу узнать, что тогда произошло.

Она вздыхает, оставляя Джеймсу пространство для вопроса, в котором проявились бы его нежность и любовь к ней.

– Я уже говорил тебе, что могу почитать его за тебя, и потом…

Бриония сама не ожидает от себя такого резкого ответа:

– Нет.

– Но почему?

– Ну, во-первых, он явно не хотел, чтобы мы это читали. Иначе зачем Олеандре было хранить дневник в тайне все эти годы?

– Но ведь он мог написать о том, как погибли твои родители.

– Понимаю! И вот именно этого я сейчас не вынесу.

Джеймс вздыхает.

– Ты мне не доверяешь. И на похоронах было то же самое.

– Ты про что?

– Про то, как я захотел прогуляться, и тебя это оскорбило.

– Ну прости, пожалуйста, но кто ходит прогуляться, когда все стоят и ждут захоронения? Неужели…

– Я пытался тебя поддержать.

– И для этого бросил меня там?

– Я подумал, ты захочешь пройтись со мной.

– И оставить Флёр одну с журналистами? И махнуть рукой на все хлопоты? Я просто поверить не могу, что ты ушел.

– Там было душно и тесно, мне стало не по себе. Было такое чувство, как будто…

– А ты чего ожидал? Это похороны, мать твою. Никто не обещал, что там будет, я не знаю, прохладно и привольно .

– И на поминках ты меня напрочь игнорировала.

– Я же сидела со Скай Тернер! К тому же я на тебя злилась. Сначала ты бросил меня, чтобы отправиться на чертову прогулку, а потом вдруг вынужден был удалиться, чтобы готовить карри с Флёр. Выходит, ты игнорировал меня весь день напролет!

– А, и ты решила отомстить? Очень зрелый ход мысли. Мы – семейная пара с двумя детьми, мы не тинейджеры!

Джеймс несколько секунд смотрит на стену, а потом снова переводит взгляд на Брионию.

– И я по-прежнему не уверен, что ты понимаешь, о чем я.

Еще одна пауза.

– Что? – спрашивает Бриония.

– Ты меня слышала.

Бриония плачет.

– Вдобавок ты напилась.

– Да не напилась я. Выпила всего одну бутылку вина.

– Ты превращаешься в свою мать.

– Моя мать пила не меньше двух бутылок за вечер, к тому же…

– Слушай, хватит, а?

– А если ты видел, что сегодня я позволила себе расслабиться и выпить, почему ты не начал этот разговор пораньше? Зачем было дожидаться, пока я – да, признаю! – немного захмелела? К тому же я страшно устала. У меня показ завтра в девять утра у черта на рогах, в Патриксбурне. Почему ты вечно все откладываешь до поздней ночи? Я ничего не соображаю, когда устаю. Я вообще не стала бы пить вина, если бы знала, что ты расстроен и хочешь поговорить.

Серотонин к этому моменту должен бы уже вовсю хлестать в мозг Брионии или, наоборот, выплескиваться наружу. Или как там было в книге. В общем, главное – она должна бы чувствовать себя хорошо, а не плохо. Может, действие картошки заканчивается, и поэтому она теперь так разбита? Но вроде бы от картошки такого быть не должно. Разве что она съела ее слишком много. Возможно, проблема коренится в сахаре – этот молчаливый белый убийца был в торте, приготовленном Джеймсом, который Брионии вообще-то не следовало есть. А может…

– Я не расстроен.

– Ну, со стороны кажется, что расстроен.

– Я не расстроен.

– Значит, тебя раздражает то, что я говорю.

Джеймс вздыхает.

– Я не хочу, чтобы меня это раздражало. Я просто думаю…

– Послушай, по-моему, это очевидно: мы все съели слишком много сахара. Думаю, у тебя просто отходняк после торта. А я, наверное, погорячилась с этой их картошкой. Мы сейчас оба взвинчены. Ты только послушай, какую чушь мы несем!

Когда Чарли и Флёр занимались сексом в первый раз, она просто лежала и почти не двигалась, а он вставил член ей во влагалище и двигался взад-вперед. Никакого интернета тогда еще не было, и доступ к порно был только через потрепанный и захватанный журнальчик, который Чарли раздобыл в школе. Штудирование журнала, а также изучение статей в “Космополитене” привели ко второму сеансу секса, который включал в себя щекотание мошонки, первый отсос в жизни Чарли (не надо отсасывать по-настоящему, дурочка!) и немного “стимуляции клитора”. На третий раз он ее вылизал – так это тогда называлось. Одновременно Чарли довольно крепко сжал двумя пальцами ее сосок, и чем крепче он сжимал, тем больше это нравилось и ему, и ей, так что, когда они занимались сексом в четвертый раз, он поставил Флёр на четвереньки и отшлепал. В пятый раз она была связана шелковыми платками. Эту идею они подсмотрели в “Космо”, а не в порно-журнале, и она показалась им не слишком интересной – платки ведь были шелковые и завязывать их следовало “не туго”. Но все-таки связанные руки – это связанные руки. Когда руки свободны, любовника можно прижать к себе покрепче, а можно – оттолкнуть. Если же рук в твоем распоряжении нет, ты оказываешься полностью в его власти. Когда они занимались сексом в шестой раз, Чарли по дороге сорвал в огороде огурец – увидев его, Флёр покраснела, захихикала и помотала головой, но тут шелковые платки вернулись на свои места, и она только совсем немного изогнулась, когда он воткнул огурец в нее. Чарли трахал ее огурцом, она поскуливала и казалась совсем крошечной, и из-за этого ему хотелось причинить ей боль, но так, чтобы боль доставляла удовольствие обоим – пожалуй, он не мог описать это удовольствие, но не сомневался, что она тоже его испытывает.

На следующий день Августус рассказал Флёр, что он ее отец и все, чем они там занимаются с Чарли, необходимо прекратить. В тот вечер Флёр жирно подвела глаза черным карандашом и надела почти прозрачное летнее платье в цветочек. Был день рождения Брионии, ей исполнялось восемнадцать, и на ферме затевался большой праздник. Флёр встретилась с Чарли за несколько часов до начала вечеринки в старом садовом домике и попросила его назвать самое плохое действие в сексе. “Самое плохое” в таком разговоре, конечно же, означало и “самое хорошее”. Он выбрал две вещи: анальный секс и изнасилование.

– Сделай со мной и то, и другое, – попросила Флёр. – И не останавливайся, если я закричу или скажу “нет”. Если хочешь, бей меня, неважно куда, я скажу, что врезалась в дверь.

Может быть, Чарли перегнул палку? Когда позже он прокручивал в памяти этот день (а он делал это тысячи раз и каждый раз неизбежно испытывал возбуждение при одном лишь воспоминании, потому что никогда больше не переживал близости настолько сильной и беспощадной, как тогда), он не мог отыскать той ошибки, того промаха, который все разрушил. Она не кричала. Несколько раз она сказала “нет” и попросила его остановиться, но таким тоном, каким человек, не играющий в сексуальную игру, сказал бы “да” и попросил бы продолжать. Было очевидно, что на самом деле она не хочет останавливать его. Возможно, ее расстроило то, что Чарли действительно выполнил ее просьбу и ни словом не обмолвился о том, что не хочет причинять ей боль? Или все из-за того, что он ударил Флёр по лицу? Дернул за волосы? Годы напролет он сжимался от ужаса, вспоминая некоторые фразы, которые произнес в тот день: “Соси хорошенько, сука, и я буду милосерден”, например. Где он вообще это откопал? Чарли долго ломал себе голову, не эти ли слова все испортили. А иногда он думал, что, может быть, по ее мнению, все вышло слишком банально. И только годы спустя он получил ответ на терзавшие его вопросы.