Фрэнк Абигнейл - Поймай меня, если сможешь. Реальная история самого неуловимого мошенника за всю историю преступлений

Я вовсе не наслаждался плодами своих распутных трудов.

Взяв напрокат машину, я доехал до городка поскромнее в 175 милях оттуда и с помощью поддельного банковского чека открыл чековый счет на 10 тысяч долларов. Потом вернулся в город Налика и на следующий день явился в его банк. Вообще-то денежный аспект аферы меня не очень интересовал. На самом деле меня возмутили замашки Налика, и мне просто хотелось уколоть его побольнее.

Входя в банк, я являл взору воплощение влиятельного бизнесмена. Серый костюм-тройка. Туфли аллигаторовой кожи, надраенные до блеска. Галстук «Контесс Мара». Кожаный дипломат, тонкий и элегантный.

Спутник Налика из аэропорта был одним из младших сотрудников. Стол у него был чист и опрятен. Его табличка с именем сверкала новизной. Его явно только что повысили. Я опустился в кресло перед его столом.

– Да, сэр, могу я вам помочь? – осведомился юноша, откровенно впечатленный моим прикидом и повадками.

– Да, по правде говоря, можете, – небрежно обронил я. – Я Роберт Ли́ман из Джанкшен, и мне нужно обналичить чек – довольно крупный. У меня есть все нужные документы, и вы можете позвонить в мой банк для проверки, но не думаю, что это необходимо. Дж. П. Налик меня знает, и он сам подтвердит мой чек. Можете позвонить ему. Да нет, я сам, мне все равно нужно с ним переговорить.

Не успел он отреагировать, как я уже, протянув руку, снял трубку его телефона и набрал правильный внутренний номер Налика. Мне ответила секретарша Налика.

– Да, мистера Налика, пожалуйста… Его… Ах, да, он упоминал об этом на прошлой неделе, просто как-то вылетело из головы. Что ж, послушайте, не скажете ли ему, когда вернется, что заходил Боб Лиман, и скажите, что мы с Джин с нетерпением ждем его и Милдред в Джанкшен, чтобы поохотиться. Он поймет, о чем я… Да, спасибо.

Положив трубку, я встал.

– Похоже, не мой день, – с огорченной гримасой сказал я. – А наличные мне нужны. Смотаться в Джанкшен обратно, чтобы закрыть сделку, мне нипочем не успеть. Что ж, доброго дня, сэр.

Я начал было поворачиваться, но молодой работник остановил меня:

– Э-э, насколько крупный чек вы хотели обналичить, мистер Лиман?

– Весьма солидный. Мне нужно 7500 долларов. Думаете, сможете уладить? Я дам вам номер моего банка в Джанкшен.

Не дожидаясь ответа, я снова опустился в кресло, энергично выписал чек на 7500 долларов и вручил ему. Как я и думал, в банк Джанкшена он звонить не потрудился. Встав, он повернулся к одному из застекленных кабинетов.

– Сэр, я должен получить на это одобрение мистера Джеймса, вице-президента, в чем он наверняка не откажет. Я на минутку.

Войдя в кабинет Джеймса, он сказал (как я узнал впоследствии) в точности то, на что я его запрограммировал.

– Сэр, там мистер Лиман из Джанкшен, ему нужно получить наличные по этому довольно большому чеку. Он личный друг мистера Налика, хотел повидаться с мистером Наликом, но, как вам известно, мистер Налик в Сан-Франциско.

– Личный друг старика?

– Да, сэр, деловой и социальный, как я понял.

– Обналичьте. На черта нам сердить дружков старика?

Минуту спустя молодой сотрудник уже протягивал липовый чек кассиру:

– Выдайте наличные вот этому джентльмену, пожалуйста. Мистер Лиман, я рад, что мог вам помочь.

Это шельмовство собаки Павлова пришлось мне не очень по душе. Вернее, совсем не по душе. Я уехал в тот же день, и несколько дней спустя остановился в захолустной вермонтской деревушке, чтобы предаться размышлениям. Меня томили угрюмые мысли. Я больше не живу, понял я, а лишь выживаю. Своими нечестивыми личинами, махинациями и жульничествами я сколотил целое состояние, но вовсе не наслаждался плодами своих распутных трудов. И пришел к выводу, что пора уйти на покой, зарыться в землю, как лис, в каком-нибудь отдаленном и безопасном логове, где я смогу расслабиться и возобновить построение новой жизни, где не будет места преступлениям.

Я мысленно перебирал места, запечатленные в атласе моей памяти. Обширность собственных странствий немного потрясла меня самого, когда я принялся припоминать путешествия последних лет. Я исколесил планету вдоль и поперек, от Сингапура до Стокгольма, от Таити до Триеста, от Балтимора до Балтики вкупе с уймой мест, о посещении которых уже позабыл.

Но одно место я забыть не мог. И его название то и дело всплывало в моих мыслях, пока я искал покойную гавань. Монпелье, Франция.

«Монпелье. Вот моя спокойная гавань», – наконец решил я. И, приняв решение, больше о нем не думал.

А следовало бы.

В количественном отношениивиноградники Бас-Лангедока производят больше вина, чем все три другие великих французских винодельческих провинции вместе взятые. В качественном же, за одним-двумя исключениями, лангедокские вина обладают букетом, цветом и вкусом выдохшегося корневого пива. Заботливый хозяин подаст ординарное лангедокское вино только вкупе с остатками мясного пирога, предпочтительно гостям, которых он рассчитывает больше не увидеть.

В общем и целом это действительно скверное пойло.

К счастью для Франции, основную массу лангедокских вин потребляют виноделы, виноградари, винзаводчики и огромное большинство остального населения. Экспортирует Франция только свои великие вина с виноградников Бургундии, Бордо и Шампани, справедливо славящиеся качеством и великолепием.

О виноградарстве я все узнал в Монпелье. И первым делом выучился не пить местных vins du pays [32].

Вероятно, я был единственным водохлебом во всем городе. Впрочем, в Монпелье я отправился не ради вина или воды. Я приехал ради убежища. Навсегда, как я надеялся. Я взошел на пик криминальной вершины, и вид оттуда открылся не ахти какой. Теперь же мне хотелось, чтобы честная долина укрыла меня в своем лоне.

Через Монпелье я проехал по пути из Марселя в Барселону во время одного из своих первых чековых шахер-махеров по Европе. Припарковавшись под исполинской оливой в окрестностях города, я устроил пикник с сыром, хлебом, колбасой и безалкогольными напитками, захваченными в городе. Совсем рядом со мной сборщики копошились на обширном винограднике, как муравьи, а вдали сверкали на солнце увенчанные снегами пики Пиренеев. Я ощутил уют и покой, чуть ли не счастье. Как дома.

В каком-то смысле так оно и было. Эта часть южной Франции – родина моей матери. Она родилась здесь, и после того как вышла замуж за моего отца, а в Алжире вспыхнула партизанская война, ее родители вернулись сюда с остальными детьми. Мои дед и бабушка по материнской линии вкупе с несколькими дядьями и тетками и выводком кузенов и кузин до сих пор жили на расстоянии часовой поездки от той оливы. Подавив порыв сделать крюк, чтобы проведать родню матери, я поехал в Испанию.