Джеффри Арчер - Бойтесь своих желаний…

– Всегда к вашим услугам, Морита-сан.

Оставаясь на тротуаре, Себастьян наблюдал, как трое японцев вошли в отель, пересекли фойе и направились к секции лифтов. Вдруг его сердце забилось чаще: двое мужчин вышли вперед, поклонились и затем обменялись рукопожатиями с Моритой-сан. Себастьян буквально застыл на месте. Эти двое недолго поговорили с Моритой, который затем отпустил своих коллег и с двумя мужчинами проследовал в бар «Америкен». Себастьяну отчаянно хотелось войти в отель и взглянуть поближе, но рисковать он не имел права. Вместо этого он неохотно вернулся в машину.

– Ты в порядке? – спросил Том. – Белый как мел.

– Когда мистер Хардкасл ложится спать?

– В одиннадцать-полдвенадцатого, когда как. Но всегда можно узнать, что он еще не лег, если в кабинете у него горит свет.

Себастьян бросил взгляд на часы – 10:43.

– Поехали посмотрим, может, еще не спит.

Том выехал со Стрэнда, пересек Трафальгарскую площадь, далее проследовал по Мэлл до Гайд-парк-корнер и остановился напротив Кедоген-плейс, 37, ровно в одиннадцать. Свет в кабинете еще горел. Наверняка председатель в который уже раз проверял контракт, предвкушая, что завтра японцы его подпишут.

Себастьян медленно выбрался из машины, поднялся по ступеням и позвонил в дверь. Через несколько мгновений в прихожей вспыхнул свет, и Седрик отворил.

– Простите, что беспокою в такой поздний час, но у нас проблема.

– Первое, что ты должен сделать, – рассказать своему дяде правду, – наставлял Седрик. – Я имею в виду всю правду.

– Я расскажу ему все сразу же, как вернусь сегодня вечером.

– Очень важно, чтобы сэр Джайлз знал, что ты сделал, прикрывшись его именем, потому что он захочет написать и поблагодарить мистера Харриса в Королевском театре, а также старшего швейцара «Савоя».

– Альберта Саутгейта.

– Ты сам тоже должен написать и поблагодарить их обоих.

– Да, конечно. И еще раз прошу прощения, сэр. Я чувствую, что расстроил вас, поскольку вся эта затея обернулась напрасной тратой вашего времени.

– Я бы не назвал такие практики совсем уж напрасной тратой времени. Борьба за новый контракт, даже не принося успеха, почти всегда учит чему-то, что в следующий раз наверняка пригодится.

– Чему же я научился?

– Для начала – японскому, не говоря уже об одной-двух вещах для себя, которые, уверен, принесут тебе пользу в будущем.

– Но время, которое вы и ваш старший персонал потратили на этот проект… плюс немалая сумма банковских денег.

– Вряд ли она сильно отличается от потраченного «Барклайзом» или «Вестминстером». Если в подобных проектах доля успешных попыток одна к пяти, это в порядке вещей, – добавил Седрик, и в этот момент на столе зазвонил телефон. Он снял трубку, несколько секунд слушал и проговорил: – Да, пусть войдет.

– Мне уйти, сэр?

– Нет, останься. Я бы хотел, чтобы ты познакомился с моим сыном.

Дверь открылась, и вошел мужчина, который мог быть только отпрыском Седрика: на дюйм, может, повыше ростом, но такая же дружелюбная улыбка, широкие плечи и почти лысая голова, хотя и с чуть более густым венцом пушистых седых волос от уха до уха, придававших ему вид монаха семнадцатого века. И, как Себастьяну вот-вот предстояло узнать, обладающий таким же острым умом.

– Доброе утро, папа, рад видеть тебя!

И таким же йоркширским акцентом…

– Арнольд, это Себастьян Клифтон, который помогает мне в переговорах с «Сони».

– Рад познакомиться, сэр, – сказал Себастьян, когда они пожимали друг другу руки.

– Я большой поклонник…

– …книг моего отца?

– Нет, признаться, не читал ни одной. У меня и без того достаточно детективов в течение дня, чтобы читать их по ночам.

– Может, тогда моей матери, первой женщины – председателя совета директоров открытой акционерной компании?

– Нет, вашей сестры Джессики. Вот перед кем я благоговею. Что за талант! – Он кивнул в сторону портрета своего отца на стене. – А чем она занимается сейчас?

– Только что поступила в «Слейд» [23]в Блумсбери и вот-вот начнет свой первый год обучения.

– Тогда мне жаль всех ее будущих однокурсниц.

– Отчего же?

– Они будут или обожать ее, или ненавидеть, поскольку бедняжкам за нею не угнаться. Однако вернемся к более прозаическим заботам. – Арнольд повернулся к отцу. – Я подготовил три копии контракта, как оговорено обеими партиями, и, как только ты подпишешь их, у тебя будет девяносто дней, чтобы получить ссуду в десять миллионов на пятилетний срок по ставке два с половиной процента. Четверть будет твоим вознаграждением по сделке. А еще должен упомянуть, что…

– Не утруждай себя, – сказал Седрик. – Подозреваю, что мы в этом деле уже не фавориты.

– Но, папа, когда я вчера вечером говорил с тобой, ты был полон оптимизма.

– Скажем так, с тех пор обстоятельства изменились, и довольно об этом, – сказал Седрик.

– Печально слышать, – вздохнул Арнольд.

Он собрал контракты и хотел было положить их обратно в портфель, когда вдруг заметил подарок японцев.

– Никогда не думал о тебе как об эстете, папа, но вот это просто восхитительно, – проговорил он, осторожно беря в руки вазу со стола. Он внимательно осмотрел шедевр со всех сторон, потом взглянул на донышко. – И ведь наверняка одно из национальных сокровищ Японии, никак не меньше.

– Ты тоже меня удивил, – усмехнулся Седрик.

– Сёдзи Хамада, – подсказал Себастьян.

– Где ты ее раздобыл?

– Не я, – ответил Седрик. – Это подарок Мориты.

– Ну, из этой сделки ты во всяком случае вышел не с пустыми руками, – вздохнул Арнольд, и тут в дверь постучали.

– Войдите, – сказал Седрик, подумав, а вдруг это…

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Том.

– Если не ошибаюсь, я велел тебе стоять у «Савоя».

– Да без толку, сэр. В девять тридцать я сидел в машине перед отелем, как и велели, но мистер Морита так и не появился. А поскольку этот джентльмен никогда не опаздывает, я решил перекинуться словечком со швейцаром, и тот нашептал, что эти три японских гостя выписались и уехали из отеля сразу после девяти.

– Такого поворота я и представить не мог, – проговорил Седрик. – Неужели теряю нюх…

– Всех не победишь, папа, как ты сам часто напоминаешь мне, – сказал Арнольд.

– Юристы, похоже, остаются в выигрыше даже тогда, когда проигрывают.

– Скажу тебе, как бы поступил я, папа. Я бы отказался от своей огромной незаработанной премии в обмен на эту маленькую красивую безделушку.

– Сгинь с моих глаз.

– Все, все, исчезаю, я здесь больше не нужен.

Арнольд укладывал контракты в свой портфель «Гладстоун», когда распахнулась дверь и вошли господин Морита и двое его коллег, – именно в тот момент, когда колокола нескольких церквей Сити начали отбивать одиннадцать.