Джон Долан - Джон и Джордж. Пес, который изменил мою жизнь

В Фелтеме я ни разу не брал в руки карандаш и даже не пытался рисовать. Мне это и в голову не приходило. Когда отбываешь срок, это вытягивает все силы, и в те дни у меня не было ни капли творческой энергии.

Однажды из соседней камеры донеслись звуки жуткой драки, и я перепугался за сидевшего там парня, ведь его соседом был жуткий качок. Увидев его в очереди за ужином без единой царапины, я немало удивился – и, само собой, обрадовался. Расспросив других заключенных, я узнал, что произошло.

– Надзиратель хотел забрать «Ролекс» у здоровяка, – объяснили они мне.

Тем вечером я не заметил качка за ужином: видимо, его отправили в тюремную больницу.

В тюрьме можно было довольно легко достать марихуану, но я решил не усложнять себе жизнь и завязал с травкой. Кстати, оказалось, что это не так уж и сложно. И все же я помню, как удивился, узнав, что дилерами были даже некоторые надзиратели, – видите, каким наивным я был?

Вместе со мной в камере сидел испанец. Он говорил на ломаном английском и на первый взгляд показался мне вполне приличным человеком. Но это ничего не значило. Я быстро понял, что в тюрьме возможно всякое, и научился не судить о людях по одежке.

– За что сидишь? – первым спросил он меня.

– За мошенничество. Получил шесть месяцев за использование ворованных сберегательных книжек.

Казалось, он почувствовал облегчение, но не до конца поверил мне.

– Правда? Всего-то?

– Да, вот так. А у тебя что?

Я боялся, что испанец соврет, но он, казалось, даже гордился своим преступлением. Он показал мне протокол, в котором все было зафиксировано, – только так и можно было проверить, не врут ли тебе в лицо, – и рассказал, что его посадили за участие в террористической атаке ЭТА [6], во время которой он кого-то взорвал.

– Такого я еще не встречал, – ответил я, стараясь не показывать, насколько удивлен. На этом наш разговор тогда и закончился.

В последующие дни мы обсудили кучу всего: музыку, книги, планы на будущее. Сосед оказался очень приятным собеседником, и я обрадовался, что делю камеру именно с ним, а не с кем-то, кого арестовали за пьяную драку или убийство. Таких среди заключенных было полно. С моим соседом можно было чувствовать себя в безопасности, если, конечно, не касаться независимости басков, чего я делать, в общем-то, и не собирался.

Часто по ночам в коридоре начиналась возня, а наутро оказывалось, что какой-то бедолага пытался вскрыть вены или повеситься или был до полусмерти избит соседом по камере. Спал я довольно плохо. Я бы, пожалуй, чувствовал себя спокойнее в клетке со львами в Лондонском зоопарке, чем тут.

Ближе к концу срока меня опять посадили в душегубку и перевезли в Рочестерскую тюрьму в Кенте, где было куда хуже, чем в Фелтеме. О ней я, пожалуй, рассказывать не буду. О том месте я не могу вспомнить вообще ничего хорошего. Избавившись в конце концов от тюремной одежды и вонючих носков, я подумал: «Да чтоб я еще когда-нибудь связался с законом! Никогда в жизни».

Поэтому можно сказать, что тюрьма пошла мне на пользу – по крайней мере, так мне тогда казалось. Я был тверд в своем решении не сбиваться с пути и никогда больше не попадать за решетку. Выйдя на солнце летом 1990 года, я чувствовал огромную благодарность за то, что обрел свободу, и горел желанием жить дальше.

Иногда я смотрю на Джорджа и жалею, что сам не родился собакой. Он сидит, ни о чем не заботясь, почесывается и насмешливо смотрит на меня, словно говорит: «Нелегко тебе живется, да, простофиля?»

А я заканчиваю один рисунок за другим, работаю над заказами и новыми проектами, пишу эту книгу и готовлюсь к следующей выставке.

«Не знаешь ты, что такое нелегко», – говорю я Джорджу, который глаз с меня не сводит. Меня всегда поражает, что он смотрит мне прямо в глаза, будто провожает взглядом ценный груз. И выглядит он при этом озабоченным, как будто думает, что я в любой момент могу сломаться.

Жизнь не всегда улыбалась Джорджу, и, уверен, он знает, что я в курсе. Со временем я многое узнал о Джордже, и оказалось, что на его долю неприятностей выпало не меньше моего.

Мы прожили на Роял-Минт-стрит девять месяцев, и с каждым днем Джордж все больше удивлял меня. Я хотел убедиться, что он больше не будет выбегать на дорогу или гоняться за кошками, и я продолжал дрессировать его во время наших долгих прогулок. Он был крепким орешком и нелегко поддавался дрессировке.

А затем произошел один случай, после которого я решил, что должен вести себя с Джорджем строже. Несколько недель мы гуляли без поводка. Я с трудом удерживал пса, ковыляя на костылях, и поэтому стал оставлять поводок дома. Однажды мы вышли на улицу, и Джордж убежал вперед на несколько метров. Когда мы завернули за угол, нас остановили двое полицейских. Они были недовольны.

– Сэр, этого пса следует держать на поводке, – резко сказал один из них. – Отпускать его слишком опасно. Если он будет бегать без поводка, нам придется его забрать. Понятно?

Я все понимал, но что я мог поделать? Ходить на костылях и одновременно держать Джорджа на поводке было просто невозможно.

На следующий день я внимательно смотрел, не появятся ли рядом полицейские, и не отпускал Джорджа далеко от себя. Когда мы дошли до местного парка, он, как обычно, припустил вперед. И в этот момент я увидел ниже по улице ярко-желтый сигнальный жилет и понял, что мы попались. Полицейские направлялись в нашу сторону, и я не сомневался, что они заберут Джорджа. Я не видел, куда он убежал, страшно запаниковал и звал его настолько громко, насколько мне хватало смелости. Вдруг я почувствовал, как что-то задевает мою ногу, и понял, что Джордж вернулся и идет вплотную ко мне. Я понятия не имел, откуда он появился, и был уверен, что он не слышал, как я его зову, и все же он как будто понял, что нужно подбежать как раз в этот момент. Вскоре мы уже шли в ногу, а благодаря костылям даже казалось, что в руках у меня поводок. Когда мы поравнялись с полицейскими, я слегка кивнул им и пожелал хорошего дня. Едва они скрылись из виду, как Джордж снова припустил в сторону парка. Я успел только заметить, как он высунул язык, набирая скорость.

После этого я стал больше заниматься с Джорджем, превратив все в игру. Сперва я решил научить его садиться на тротуар и не вставать без разрешения. Он был все таким же неугомонным и непоседливым, но мы проводили все больше времени на улице, и нужно было, чтобы он умел спокойно сидеть. Если Джордж хоть немного сдвигался без разрешения, я стучал костылем по тротуару и рявкал так, чтобы он хорошенько запомнил, что бывает, если он не слушается. Через некоторое время я решил проверить, насколько хорошо Джордж запомнил урок, привел его к светофору и усадил на тротуар. Потом я спокойно велел ему идти, и он зашагал рядом со мной. Когда мы добрались до островка безопасности на середине дороги, я велел Джорджу сесть. Мы раз десять повторили это упражнение, переходя дорогу туда-сюда и не заботясь о том, что думают окружающие. Джордж схватывал все на лету и явно наслаждался процессом: казалось, ему нравится учиться.