Том Кокс - Хвостатые беседы. Приключения в кошачьих владениях и за их пределами

У белого медведя, честно говоря, был немножко слабоумный вид и чуть перекошенная морда, поэтому настоящего страха в сердца гостей мишка не вселял. Гораздо больше жути навевал детеныш аллигатора, который спал в ногах моей кровати летом 1985 года. Он быстро завоевал мне популярность у одноклассников. Как-то у нас остался ночевать Даррен Кестембаум, и я подсунул ему, спящему, чучело под нос. После этого случая по классу мистера Хайланда пополз слушок, будто я держу дома живого аллигатора. Слух я не поддерживал, но и не опровергал.

К сожалению, когда мы с одноклассниками начали активно приглашать друг друга в гости, чучело уже переехало к Цеппелину и, соответственно, к его бабушке. Последняя подтыка́ла зверушкой щель под дверью – чтобы не дуло. Однако моих новых друзей, которые в отсутствие аллигатора угощались лишь рисовым пудингом, вполне утешило явление папы в обнимку с чучелом оцелота.

– Это Тибблз, – объявил родитель. – Я взял его в обществе защиты животных. У Тибблза не самый лучший характер, но с друзьями он ладит.

Когда Фарнли-Хаус закрыли, его коллекция разошлась по заведениям поменьше, а многих животных попросту разобрали по рукам. Белый медведь, все хорошенько обдумав, решил в конце концов поселиться у сторожа Эрика – тот жил в маленькой квартирке недалеко от центра Ноттингема и не страдал от обилия гостей женского пола. Оцелот отошел Цеппелину и стал ездить на задней полке его «Форда-Капри» первой модели. Оцелоту часто составлял компанию сурок, вместе они выгодно выделяли Цеппелина среди прочих кавалеров Восточного Мидленда – те довольствовались пушистыми кубиками на зеркале да хвойным освежителем.

Неясыть, лису и африканскую бамбуковую крысу папа забрал к нам. Все они еще несколько лет выполняли роль то домашних стражей, то обучающих пособий, то реквизита для розыгрышей. О дальнейшей судьбе зверушек история умалчивает. Подошло ли к концу их посмертное существование? Или продолжается несмотря ни на что? Не превратись я внезапно в юношу и не утрать на время увлечение миром природы, я бы, конечно, за этим проследил.

– А, старенькая такая? – протянула мама, когда я спросил у нее про бамбуковую крысу. – Не знаю… У нее под конец лапа отпала, точно помню. По-моему, я отвезла крыску на ярмарку старинных вещей, и там ее купила моя подруга Сандра. Ой нет, наверное, не ее, а лису.

Словом, единственным животным, которое пережило мои подростковые годы, стал вовсе не дикий зверь, а вест-хайленд-терьер. Я звал его Рагсом, в честь электронной собаки из фильма Вуди Аллена «Спящий». В одиннадцать лет я этот фильм просто обожал. Наш Рагс, правда, не умел так обаятельно вилять хвостом, как его тезка, и не мог похвастать такой же белоснежной мягкой шерсткой. Зато летом мы уезжали в отпуск – иногда на целый месяц, а он послушно сидел в окне и охранял дом. Насколько я знаю, в общество защиты животных на нас никто не жаловался. Хотя в 1988 году мы, по возвращении из Италии, застали у своей калитки бледных встревоженных соседей. Бедные Деннис и Рома! Каких моральных сил стоило этим милым людям поведать нам трагическую весть: наш любимый песик за все две недели «ни разу не шевельнулся».

В конце восьмидесятых – начале девяностых Рагс выдержал несколько переездов и дотянул до дома под Окволдом. Прожив в нем два года, однажды летом верный пес, не сломленный возрастом и частыми трепками со стороны кота Монти, пустился в свое самое героическое и самоотверженное приключение.

По узкому переулку, где стоял наш дом, ездило не слишком много транспорта. Зато тот, что ездил, прекрасно мог бы вписаться в какую-нибудь безумную компьютерную гонку: мешанина из лошадей и грузовиков для перевозки скота (рядом имелся ипподром); тракторов и комбайнов, угнанных «Фордов» и патрульных машин. Далеко не все участники этого карнавала вызывали улыбку, но был среди них один… Каждую неделю мимо нас катил инвалидный электроскутер, управляемый тучной дамой в очках, и на крыше его гордо восседал джек-рассел-терьер.

Я понятия не имею, где эта дама-инвалид жила и куда она путешествовала каждый вторник, но вид у нее был весьма целеустремленный. Ехала она всегда строго посредине улочки и хранила полную невозмутимость на воинственном лице, если за ней вынужденно плелся какой-нибудь фермер или местный лихач. Джек-рассел вел себя точно так же. Порой за скутером выстраивалась очередь из трех-четырех машин. Моя спальня и папин кабинет выходили окнами в проулок, и мы часто бросали работу, чтобы полюбоваться забавной процессией. Однако в тот день, когда дама попала в аварию, мы с папой работали в саду по другую сторону дома.

– Охренеть! Это ты? – вопросил папа, щелкнув садовыми ножницами.

– Что – я?

– Так офигительно заскрипел. Как тетка из шоу «Монти Пайтон».

– Сто лет уже так не делаю.

«Пааааааааам!»

– Вот опять. Дошло? Точно как тетка из скетча про спам.

– Дошло. Только это не я. Я даже губами не шевелил!

Мы оба рванули на каркающий звук – прочь из сада, через калитку, вниз по тропинке в сторону фермы Паттенов.

Колесо, торчащее из канавы шагах в двадцати от тропы, мы заметили одновременно. Скутер крепко застрял, его возница застряла внутри еще крепче. От нее-то и исходили странные звуки. Поначалу, наверное, она звала: «На помощь!» Но время шло, надежда на человеческое вмешательство таяла. Крики постепенно переродились в отчаянные, безысходные мольбы к милосердным воронам.

Чтобы перевернуть скутер с застрявшей внутри дамой – ее, как мы узнали, звали Берил, – нам с папой пришлось залезть в канаву и изо всех сил поднатужиться. Позволь мы себе кряхтеть-пыхтеть, было бы чуть легче. Но мы, красные от напряжения, толкали и тянули молча. Наши стенания в сложившихся обстоятельствах звучали бы бестактно – учитывая комплекцию Берил. Когда скутер встал на колеса, я испытал невероятное облегчение. Не только потому, что Берил оказалась цела и невредима, но и потому, что не пришлось звать на помощь Фрэнка, как предлагал папа. Наш сосед-лисоненавистник ужасно меня возмущал. Он наверняка прихватил бы с собой ружье в надежде избавить от мучений кого-нибудь мордатого и четырехлапого.

– Пааааааааам! Что произошло? – произнесла Берил. – Ехала себе, ехала и вдруг потеряла контроль и улетела с холма.

Мы убедились, что скутер на ходу, и папа спросил, не отвезти ли ее домой.

– Нет-нет. Я сама, пааааам! – ответила Берил.

Вернувшись к вертикальной жизни, она почему-то не перестала издавать каркающие монти-пайтоновские звуки.

– Я вас тут частенько вижу, – сказал папа. – И на крыше собачку вашу. Ей, похоже, нравится.