Питер Мейл - Алмазная авантюра

Сэм широко улыбнулся:

– А как он узнает, когда пора возвращаться?

– Ну, за пять минут можно пересчитать довольно много наличности. Если требуется дополнительное время, ему как-нибудь намекают. В любом случае вам об этом не нужно беспокоиться. Владелица сказала, что ее вполне устроит чек. – Ребуль поднялся, зевнул и потянулся. – Завтра утром звоню notaire.

Звонок оказался весьма успешным. Владелица дома, которая колебалась и тянула время несколько месяцев, теперь горела желанием подписать документы как можно быстрее из опасения потерять покупателей.

– Даже не знаю, что ей сказал notaire, – произнес Ребуль, вешая трубку, – но это явно подействовало. Она сегодня же вечером выезжает поездом из Парижа, а подписание назначено на завтра, в половине одиннадцатого утра.

Элена с Сэмом отправились на встречу с управляющим банком Ребуля, которому позвонили с просьбой проконтролировать перевод лос-анджелесских долларов в марсельские евро. Само собой разумеется, пояснил им управляющий, что, когда речь идет о столь значительных суммах, принимаются некоторые меры предосторожности, прежде чем будет выписан сертифицированный чек: необходимо предъявить паспорта, которые будут изучены и ксерокопированы. Расписка в трех экземплярах должна быть подписана и заверена. Ни одно «i» не должно остаться без точки. В конце концов, когда сертифицированный банком чек был сложен и надежно спрятан в сумочку Элены, они смог ли отметить победу бокалом шампанского в одном из баров с видом на Старый порт.

– Теперь я понимаю, каково быть под арестом, – сказала Элена. – Я уже ждала, что они потребуют с нас отпечатки пальцев, и ощущала себя почти преступницей, когда нам вручали чек.

Сэм поднял бокал:

– За домашнее блаженство. Волнуешься?

– Я знаю, что мы полюбим этот дом. Но тогда нам захочется все время там жить.

– Так разве не в этом весь смысл?

– Конечно. Но ведь мне придется бросить работу.

Сэм подался к Элене и взял ее за руку:

– Послушай меня. Последние два года работа вовсе тебя не радует. Пора двигаться дальше. В конце концов, можешь отправить на работу меня. Мы что-нибудь придумаем.

Брови Элены изумленно взлетели.

– Мистер Левитт, вы что, хотите, чтобы я сделалась женщиной на содержании?

Сэм просиял:

– Точно! Еще шампанского?

Последний гвоздь в гроб страховой карьеры Элены был вбит тем же вечером, когда из Лос-Анджелеса позвонил Фрэнк Нокс. Спросив – без особой надежды, – что ей удалось выяснить, Фрэнк умолк на несколько мгновений, прежде чем снова заговорить.

– Мне очень жаль, но нужно, чтобы ты немедленно вернулась подчистить все хвосты. Всего на пару дней.

Элена вздыхала, Фрэнк извинялся, но в итоге они договорились: как только документы на дом будут подписаны, Элена поездом доедет до Парижа, чтобы тут же сесть на лос-анджелесский рейс. И во время полета, пообещала она себе, напишет заявление об увольнении.

Ребуль захотел составить Сэму и Элене компанию во время подписания документов – в качестве моральной поддержки, как он сказал, и, возможно, переводчика. И вот ровно в половине одиннадцатого утра все трое явились в контору мэтра Арно, располагавшуюся в изрядно обшарпанном доме в шестом arrondissement [15], районе, облюбованном некоторыми представителями марсельской армии notaires. Секретарша проводила их в приемную, темную и тесную, меблированную полудюжиной жестких стульев и дополненную подборкой журналов многолетней давности.

Элена полистала древний номер «Paris Match».

– Как вы думаете, эти ребята сами когда-нибудь дожидаются в своих приемных?

Ребуль улыбнулся:

– Это старинная традиция. Если сложится впечатление, что у них есть деньги на удобную мебель для приемной, клиенты решат, что и гонорары они запрашивают слишком большие. – Он пожал плечами. – Я видел приемные и похуже.

Они услышали предостерегающий кашель. Дверь открылась, и появился сам мэтр Арно, крупный, неряшливого вида мужчина с большими, неухоженными усами и впечатляюще косматыми бровями. Улыбаясь и извиняясь, он пояснил, что его задержал телефонный звонок.

– Все хорошо, – добавил он. – Мадам Кольбер успела отдохнуть после переезда из Парижа и ждет вас.

Он провел их в кабинет. Здесь теснота ощущалась еще сильнее: пространство было отдано на откуп кипам документов и справочников, которые захватили все горизонтальные поверхности. Оазис порядка создавали стулья, аккуратно расставленные полукругом перед рабочим столом Арно. Мадам Кольбер уже устроилась на среднем, самом главном стуле.

Это была маленькая, похожая на птичку, аккуратно одетая и тщательно подкрашенная женщина. Пока ей представляли Элену, Сэма и Ребуля, она улыбалась, наклонив голову, однако руки держала на костяном набалдашнике своей трости. Арно устроился за письменным столом и отделил одну кипу документов от прочих. Кашлянул, прочищая горло.

И потянулись долгие и скучные полтора часа, пока он монотонно зачитывал вслух все пункты контракта, время от времени умолкая и вопросительно глядя на Ребуля, чтобы удостовериться – эта жизненно важная информация услышана и, при должном везении, усвоена. Все это длилось и длилось; Элена с Сэмом время от времени кивали с умным видом, тогда как мадам Кольбер сидела бесстрастная и неподвижная. Наконец Арно закончил, и они смогли подписать контракт – на каждой странице, само собой, – а мадам Кольбер смогла внимательно изучить сертифицированный чек. Связка заржавленных ключей перешла из рук в руки, и Элена с Сэмом стали гордыми владельцами дома в Провансе.

Ребуль заверил их, что есть только один достойный способ отметить это событие – ланч. Ланч на их новообретенной родине на берегу Средиземного моря. И потому он заказал столик «У Марселя» («Chez Marcel»), в ресторане, как сказал Ребуль, имеющем два неоспоримых достоинства: потрясающий вид на Старый порт и талантливого молодого шеф-повара, который, будучи уроженцем Марселя, знает толк в рыбе.

Во время короткой поездки до порта Ребуль постарался объяснить, отчего покупка дома во Франции такое затяжное и утомительное дело.

– Французы становятся очень недоверчивыми, когда дело касается бизнеса и особенно когда совершаются сделки с недвижимостью. И по-моему, их нельзя за это упрекать. У каждого старого дома есть своя история, и здесь вполне обычное дело, когда вдруг выясняется, что одна из комнат, или сортир во дворе, или часть сада до сих пор принадлежит какому-нибудь дальнему родственнику, который может доставить неприятности. Понятно, что все это необходимо предусмотреть и решить по закону. Однако не меньшую роль играет и любовь французов к бюрократии. Мы можем сколько угодно всплескивать руками и ругать ее, но в итоге с нею миримся. Мне кажется, она действует на нас успокаивающе. Дело, решившееся просто и быстро, вызывало бы сильные подозрения.