Дафна Дюморье - Берега. Роман о семействе Дюморье

Для хозяина ее этого было даже многовато, поэтому он просто выкинул «Бюссон», а имя ее упростил до «Изобель» – к большому неудовольствию ее семейства. Конечно, так выходило куда менее оригинально, но, с другой стороны, на ее братьев эта замена не распространялась, а с собственным прозванием человек волен делать что угодно. Уайтвики сильно кручинились после ее отъезда, а Эмма так затосковала, что родителям пришлось отправить ее из дома погостить.

Предшествовавший год обе девушки провели с большой приятностью. Учебу они завершили, а мистер Уайт-вик был по натуре человек живой, большой любитель поразвлечься. Он часто вывозил их на балы, концерты и приемы, и всем им это очень нравилось. По мнению Эллен, немного даже слишком – так она думала, когда читала про эти увеселения в письмах от Изобель. Складывалось впечатление, что Уайтвики ни единого вечера не проводят дома. Совершенно неподходящий пример для юных девушек. Поэтому Эллен испытала сильнейшее облегчение, когда дочь ее наконец получила место. И вновь они были обязаны этим добрейшему полковнику Гревилю. Вот уж ис тинный друг семьи; пусть даже Джорджу поначалу пришлось в Милфорде туговато, Эллен была убеждена, что вины полковника в том не было. Так или иначе, в начале весны Изобель уехала в Виндзор и прислала Кики очень забавный рассказ о своем первом тамошнем вечере.

Хозяин забрал ее из дома Уайтвиков в щегольском фаэтоне, запряженном двумя отличными лошадьми, а Эмма расстроилась так, будто он приехал за ней на катафалке. Она тем не менее села в экипаж, ее уютно устроили сзади, и они резво двинулись в путь под причитания всего семейства Уайтвиков. Речь у строительного подрядчика действительно была не слишком грамотной, он немедленно выразил «надёжу, что мисс Думуре не просквозит», чем немало ошарашил свою будущую гувернантку; к этому он добавил, что ему говорили, будто «по-нашему, по-англиски, она говорит без акценту».

Он много рассказывал о ее будущем доме, который носил гордое имя Уайтхолл, и у нее создалось впечатление, что это настоящий дворец. На деле она увидела совсем небольшую беленую виллу, да еще на редкость безвкусно обставленную. Изобель, у которой после долгой поездки не гнулись ни руки, ни ноги, тут же отвели внутрь и представили хозяйке, добродушной, простецкой, материнской складки даме, явно ошарашенной тем, что гувернанткой у них будет такая ученая особа, как «мисс Бусон Думуре». Она познакомилась со своими учениками – семнадцатилетней Милли и девятилетним Томом, оба ока зались приятными и вели себя дружелюбно, однако ее несколько ошеломило, что две младшие дочери, одиннадцати и семи лет, тяжело больны – у обеих чахотка – и уроков брать не будут.

После изобильнейшего чая и «яишни с ветчиной» гувернантку попросили спеть и сыграть на рояле; супруги признали ее исполнение безупречным.

Они и дальше обращались с ней с величайшим почтением, выражая его очень курьезно: хозяин дома постоянно пытался усадить ее в свое кресло, а его жена умоляла умываться только пахтой – вода ведь такая грубая, испортит ее прекрасный цвет лица.

«Они на меня просто не надышатся, – писала Изобель Кики, – хотя все это умывание молоком несколько утомительно. Они невероятно добры, но я сильно страдаю от ее постоянных разговоров – она страшная болтушка и умудряется говорить, даже когда мы с Милли занимаемся музыкой.

Она сказала, что у них „в знакомстве“ вся английская знать, не говоря уж об иностранных королевских особах. Удивительное дело – их гостиной далеко до нашей в доме номер 44 по Уортон-стрит! Да, забыла тебе сказать, что дети меня просто обожают и не оставляют в покое ни на миг. Милли любит меня, пожалуй, не меньше, чем Эмма. И еще, боюсь, я здесь располнею, меня постоянно раскармливают – не говоря уж о том, что за обедом и ужином наливают по кружке пива!

При этом не стану скрывать, что я сильно разочарована во всем – в обитателях этого дома, в его порядках – и утешаюсь только тем, что за пребывание здесь мне платят гинею в неделю».

Когда Кики показал письмо матери, та нахмурилась. Тон ей по здравом размышлении пришелся не по вкусу. Слишком легкомысленно и дурно написано. Негоже рассудительной, добропорядочной девушке писать такие пись ма. Эллен была рада тому, что хозяева добры к ее дочери, однако было непохоже, что в этом месте она сможет завести подходящие связи – у таких-то господ! Крайне прискорбно, что они из ремесленного сословия. Полковник Гревиль мог бы осмотрительнее отнестись к выбору. Да, мистер Уайтвик тоже держит лавку на Бонд-стрит, это всем известно, и дружба Изобель с Эммой ее, Эллен, несколько тревожит, да ведь в нынешние времена все не так, как раньше, поди разбери, кто благородного происхождения, а кто нет.

– Мне не нравится, что Изабелла будет жить в одном доме с чахоточными, – проговорила она. – Здоровье у нее всегда было хрупкое. Удивительно, как полковник Гревиль мог порекомендовать ей такое место!

– Нищим выбирать не приходится, мама, – ответил Кики.

– Ну уж не настолько низко мы пали, – откликнулась Эллен с неудовольствием. – Изабелла вполне могла бы пожить со мной, пока не выйдет замуж. А если случится худшее и она не найдет себе мужа, сможет зарабатывать музицированием. Я как-то раз говорила на эту тему с твоей тетей Луизой. Она была несколько шокирована и сказала, что играть на публике – куда менее почтенное занятие, чем работать гувернанткой, на что я ответила, что играть ей вовсе не обязательно, она может давать уроки. Впрочем, поглядим. Если она не приживется в этом доме, я попробую перевезти ее сюда. Возможно, мы переедем в Дюссельдорф, а там попробуем подыскать ей мужа.

Кики не был в этом уверен. Из того, что он слышал про Дюссельдорф, выходило, что там полно безденежных студентов-живописцев, таких же, как он и его друзья, да еще попадаются немецкие принцы, которые проводят время за едой, питьем и развлечениями, – вряд ли кто-то из них надумает сделать предложение молодой английской бесприданнице.

Что касается его зрения, оно с Рождества не ухудшалось, хотя и не улучшалось, но он уже от стольких слышал про этого удивительного немца-окулиста, что у него проснулась надежда.

Посоветовались с дядей Джорджем, он любезно выдал Эллен вперед ее дивиденды за следующий квартал. Тетушка Луиза, с ее неизменной щедростью, тоже «кое-что» прислала на путевые расходы.

И вот в конце весны Кики с матерью распрощались с сонным и унылым Мехеленом, с его пыльными тополями и постнолицыми священниками, и направились в Дюссельдорф на Рейне.

Едва выйдя из поезда, Кики вдруг ощутил, что в Дюссельдорфе он будет счастлив. Повсюду царило красочное веселье, которое немедленно ударило ему в голову; на каж дой улице – забавные ресторанчики, очень своеобразные и такие же приветливые, как французские кафе, повсюду пивные, в которых поют и танцуют. Тут же – холмы и леса, а главное – серебряная полоска Рейна, блистающая между стволами. На ночь они остановились в дешевой гостинице, а на следующий день Кики поехал в Графрат – путь не ближний – на прием к знаменитому окулисту, Эллен же осталась искать в Дюссельдорфе жилье.