Марк Виктор Хансен - Куриный бульон для души. 101 лучшая история

Эта муха обречена. И она умрет там, на подоконнике.

Есть ли логика в том, чтобы стоять на своем до самой смерти, если усилия безрезультатны?

А в десяти шагах от окна есть дверь, и она открыта. Десять секунд полета, и это маленькое создание оказалось бы во внешнем мире, куда оно так стремится. Затратив лишь часть усилий, израсходованных впустую, она могла бы освободиться от своей добровольной ловушки.

Почему же муха уцепились за идею, будто только этот маршрут и решительные усилия – самый вероятный путь к успеху? И есть ли логика в том, чтобы стоять на своем до самой смерти, если усилия безрезультатны?

Очевидно, муха считает такой подход единственным. Но, к несчастью, он приводит к смерти.

Упорный труд не всегда гарантирует, что вы сможете добиться желаемого в жизни. А порой подобный стереотип мышления просто вредит человеку, сводя его шансы на успех к нулю.

Один человек написал письмо в небольшую гостиницу на Среднем Западе, куда он планировал поехать в отпуск. Он написал:

Мне бы очень хотелось привезти с собой своего пса. Он чистоплотен и хорошо воспитан. Не позволите ли вы мне держать его ночью в своем номере?

На это он получил немедленный ответ от владельца гостиницы:

Я уже много лет работаю в отеле. За все это время ни один пес не украл у нас полотенца, постельное белье, столовое серебро или картины со стен.

Еще ни разу я не выгонял посреди ночи пса из отеля за пьянство и хулиганское поведение. Никогда еще пес не уезжал из отеля, не заплатив по счету.

Да, конечно, мы с радостью примем вашего пса. А если он поручится за вас, мы и вам сможем подыскать местечко.

Несколько лет назад я отправился в пенсильванскую тюрьму, чтобы провести для заключенных семинар для начинающих писателей. Когда меня доставили в тюрьму – к бесцветной глыбе из бетона, опутанной колючей проволокой, – шел дождь, мерцающий, как в старом кино. Я вспомнил, как изменилась вся моя жизнь благодаря чистому листу бумаги. Я появился в Крефельде, альтернативной школе в Филадельфии, будучи проблемным подростком, которого исключали отовсюду. Стэйси, учительница английского, положила передо мной чистый лист бумаги и просто сказала:

– Пиши.

– Писать что? – спросил я.

– Все, что захочешь.

Этот ответ изменил мою жизнь.

Я смотрел на пустой лист, светящийся белый океан, в котором таилась возможность. Его пустота звала меня рассказать свою историю.

Но я не мог. Я испугался и замер. Были вещи, которые я хотел рассказать, но моя рука не двигалась, а слова застряли, как вода под толщей льда. Расстояние между моим умом и страницей исчислялось световыми годами.

– Я как будто чувствую стену, – сказал я.

– У каждой стены есть дверь, – ответила Стэйси. – Чтобы начать, не нужно быть великим, но чтобы стать великим, необходимо начать.

Наконец я схватил ручку. Рука моя дрожала, как будто я замерз. Тишина была громче, чем вся музыка, какую я слышал в своей жизни. Я сделал вдох, а потом выдох – глубокий, словно я вынырнул из-под воды.

Я всмотрелся в чистый лист так глубоко, что увидел себя самого. Затем я почувствовал нечто, чего не ощущал раньше, – цель. Я понял, что я – это чистый лист, что все мы – чистые листы бумаги.

Этот лист помог мне из малолетнего преступника стать признанным писателем, создателем фильмов и профессором. Он дал мне надежду поделиться силой и возможностями моего писательского таланта с заключенными.

Чтобы начать, не нужно быть великим, но чтобы стать великим, необходимо начать.

Я оказался в тесном помещении с группой заключенных. Это были молодые парни, твердо решившие изменить свою судьбу. После семинара мне показали тюремный корпус, где они проводили большую часть своих дней и ночей. Уже на выходе я обнаружил, что у Джордана, участника семинара, на кровати нет матраца.

– У меня он есть, но я на нем не сплю, – пояснил он.

– На чем же ты спишь? – полюбопытствовал я.

– На жестком полу, на железном каркасе. Где угодно, но не на матраце, – заверил меня он, залезая под койку и показывая тонкий матрац.

– Понимаете, – продолжал он, снова убирая свою постель, – я не могу на таком спать. Слишком комфортно, а я не хочу комфорта в подобном месте.

Благодаря дискомфорту возможен потрясающий рост.

Для Джордана определенный уровень комфорта как бы примирял его с грубой реальностью, в которой он оказался. И, напротив, дискомфорт напоминал ему о том, где он находится и куда он хочет попасть. Я вспомнил, как мне поначалу было неуютно оказаться наедине с чистым листом, с моей страстью к сочинительству, и подумал о том, где я сейчас нахожусь. Потом я подумал о борьбе Джордана – как на чистом листе бумаги, так и вне его – и о том, что благодаря дискомфорту возможен потрясающий рост.

Перед тем как уйти, я вручил Джордану чистый лист бумаги.

Мы, жившие в концентрационных лагерях, можем вспомнить людей, которые проходили по бараку, утешая одних и отдавая другим свой последний кусок хлеба. Их могло быть совсем немного, но они служили наглядным доказательством, что у человека можно отнять все, кроме одного – его последней свободы сохранять свои убеждения и выбирать собственный путь.

Знаете ли вы, что:

• Бетховен ужасно играл на скрипке и, вместо того чтобы совершенствовать технику, предпочитал исполнять собственные сочинения. Его учитель называл его безнадежным композитором.

• Исаак Ньютон плохо учился в школе.

• Отец скульптора Родена говорил: «У меня идиот, а не сын». Роден, считавшийся худшим учеником в школе, трижды проваливался на экзаменах в школу искусств. Его дядя обзывал племянника неучем.

• Один футбольный эксперт так высказался о Винсе Ломбарди: «Для футбола он непригоден. Плохая реакция».