Катрин Панколь - Новое платье Леони

Люди чувствовали облегчение: им можно было больше не бояться. Они рассказывали друг другу о гнусностях Рэя, добавляли детали, точили ножи. Зверь был подранен. Скоро можно будет его завалить.

Все-таки, говорили некоторые, он пошел по плохой дорожке, и это жаль. Раньше он был другим, он был смелым, отважным. Но деньги, вы же понимаете, они разрушают человека так же неизбежно, как алкоголь. А Рэй ведь тоже человек, как все другие. И потом он ведь рос без отца, это нельзя забывать. Когда у человека есть и отец и мать, ничего лучше для ребенка не придумаешь, кто же будет с этим спорить. Его последнее время что-то не видно. Он чувствует, что его авторитет разбился вдребезги, вот и прячется. Не строит больше из себя гордеца.

Рэй и правда почти не выходил из дома.

Он едва осмеливался спуститься за почтой.

Руки его дрожали, когда он вскрывал конверты. Анонимные послания: Пустоцвет – мошенник! Пустоцвет – жулик! Буквы, вырезанные из газет. Словно белье, которое сушится на веревке. Они всем скопом это пишут или кто-то один старается? Рэй не знал.

Нервы его были на пределе. Иногда он плакал.

Утром он вставал и открывал ставни, чтобы посмотреть, какая погода на улице. А толку-то? Он все равно не выйдет гулять.

«Странно, как опустел дом с тех пор, как здесь больше нет Леони», – сказал он себе, переходя из кухни в спальню.

Он насыпал себе в чашку растворимый кофе, добавлял кипятка. Нарезал бутерброды, намазывал их маслом, нес завтрак в комнату матери. У нее был хороший аппетит, она требовала добавки бутербродов.

И каждый раз происходил один и тот же разговор.

Когда он заходил в комнату, Фернанда занималась гимнастикой, поднимала гантели, чтобы укрепить руки. Она тяжело дышала, потела, на висках надувались вены. Она ловила его взгляд и начинался допрос.

– Это все твоя вина тоже! Ты их слишком избаловал. Они пресытились, им больше не нужно денег. Не надо было сразу давать им так много! Нельзя портить людей излишней добротой.

Рэй слушал ее, почесывался. У него все ноги, шея, руки были в экземе. Он применял цинковую мазь, простое средство, которое посоветовала его мать. В аптеку Сеттена за советом он пойти не осмелился.

– Ты видел, вчера я сходила в туалет сама, передвигаясь на руках! Ты гордишься мной, а? Вскоре я смогу готовить шикарные обеды дома!

Он растроганно покачал головой: она все-таки потрясающая.

– Ох мама… – только и сказал он.

– Ты увидишь, сынок, ты увидишь! Мы еще повоюем, ведь мы еще живы, пока не сыграли в ящик!

Она подняла руку, напрягла мускулы, пощупала – они увеличились за последнее время раза в два, потом стукнула кулаком по животу – пресс крепче стал!

А он много ел и толстел. На животе уже образовались такие складки, что их едва удавалось ухватить рукой. Можно было на стол выкладывать!

Он смотрел телевизор. Пересматривал видеозаписи тех времен, когда был героем. Вновь переживал свой триумф. Ставил фоном аплодисменты. Слезы подступали к глазам, он удерживал их. «Ты ведь мужчина, старик, мужчины не плачут», – словно убеждал себя в этом. Хватит конфетки жевать! Пора начать бегать! Но нет… это было сильнее его. Он смотрел картинки на экране и думал, как вдруг все могло развалиться, он не понимает. «Кто же мне подосрал… Все у меня было хорошо, и вдруг…»

Все началось с того происшествия с Тюрке. Это был первый случай, когда выбили из строя одного из членов банды! И, видимо, раз и навсегда: он, кажется, уже не сможет ходить.

И потом…

В зловещий танец бед вступили легавые. Они разворошили все помойки. Языки у людей развязались, люди испугались: ах, полиция, ох, полиция! Начали болтать: нехорошо, нехорошо…

Потом Жерсон вышел из-под контроля.

Потом Виолетта…

Потом Дюре…

Как он мог узнать про Леньеля? Ведь все давно закрутилось, и никто ничего не подозревал. Это Дюре собрал досье. И послал его прокурору Республики. Фотокопии документов! Копии с моего счета в банке! И неглупая идея, он использовал в качестве свидетеля мужа своей домработницы. Это типа «глас народа», как у Лафонтена, Горшок и Котел… И прокурор не смог замять дело, потому что это выглядело бы подозрительно. Каждый заботится о своей карьере, о своих интересах.

Он открывает компьютер, заходит в свой «Банк-онлайн». Проверяет, считает. Начинает сначала, потому что боится ошибиться.

Появилась Фернанда. Она надела на руки роликовые коньки. Она была вся в поту, задыхалась. Пряди волос прилипли ко лбу, фиолетовый тренировочный костюм промок под мышками. Мисс Никита могла бы быть более привлекательной!

– Вот видишь! – сказала она. – Видишь, я хорошо занималась твоими деньгами. Мы теперь богаты. Ни в чем никогда не будем нуждаться. Я сделала правильные вложения, все железно! И все при этом на твое имя! Пусть люди болтают, им просто больше делать нечего! Все пройдет, тучи над нашей головой обязательно рассеются. Не вечно же грому грохотать!

Вечером у Лансенни Жерсон, прислонившись к стойке бара, объявил: «Я был прав, эта девчонка сплошная подстава. Она принесла нам несчастье. За всем, что происходит, стоит она, она и никто другой. Ты слышал, как она все выкладывает всем встречным-поперечным?»

Лансенни задумчиво провел губкой по дереву стойки. У него была изжога от солянки и пива за обедом. И отрыжка сосисками… Похоже, Мартина пустила в дело просроченные сосиски… А может, капуста забродила…

– А ты сказал Рэю? – спросил он, рыгнув.

– А толку-то? Держу пари, если она опять придет к нему и станцует танец живота, он примет ее с распростертыми объятиями. От этой истории одни неприятности! Я ухожу в тень. У меня отложены кое-какие денежки, я не собираюсь искушать судьбу и дразнить полицейских. Я уж о них достаточно много знаю, старина!

– А… – сказал Лансенни, роняя губку и обнюхивая свои пальцы, пахнущие хлоркой.

– Рэй с Тюрке вели делишки за нашей спиной. Надували нас, как лохов.

– Не может быть!

– Точно-точно. Это сам Тюрке сказал малышке Марго. Она работает в больнице санитаркой. А ему надо было кому-то выговориться. Никто его не приходит навестить. Ну вот он ей и доверился. Представляешь, какие гады, старина! Ну какие гады!

– Черт! Я и подумать не мог! Мы же были кореша, все делили поровну, так круто это было! Настоящая мужская дружба, ведь точно!

– Ну вот так, ты был лохом. И я тоже. И потому мне вовсе не хочется за него вписываться… Обидно мне стало, понимаешь.

– Да, ты прав. Посмотрим, как повернется дело, но хорошо бы ураган пролетел мимо.

Лансенни потер нос пахнущими хлоркой пальцами. С тех пор как они перестали прокручивать разные делишки, время стало идти медленно. Он все время торчал в своем бистро. Прислушивался, едет ли фургон водопроводчика, тупил в телевизор, прибирался. Мартина пользовалась передышкой. Уезжала за покупками, оставляя ему длинный список дел, как Золушке. Он потерял весь свой авторитет. Превратился в мальчика на побегушках. Он скучал и тупел на глазах. И неустанно жирел при этом.