Дженни Хан - Всем парням, которых я любила

Китти появляется на кухне и пытается схватить половину сэндвича. Я шлепаю ее по руке.

– Это не для тебя.

– А для кого?

– Это мой обед. Мой и Питера.

Она забирается на табурет и наблюдает, как я упаковываю бутерброды в оберточную бумагу. Сэндвичи, завернутые в бумагу, выглядят намного симпатичнее, чем сэндвичи, запечатанные в пластиковый пакет. При любом удобном случае я использую оберточную бумагу.

– Мне нравится Питер, – говорит Китти. – Он сильно отличается от Джоша, но он мне нравится.

Я поднимаю на нее глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не знаю. Он ужасно забавный, много шутит. Должно быть ты по-настоящему влюблена, если делаешь для него бутерброды. Когда Марго и Джош впервые стали парой, она приготовила макароны с тремя видами сыра, потому что он его обожает. А что Питер любит больше всего?

– Я… я не знаю. То есть, ему нравится все.

Китти косо на меня поглядывает.

– Если ты его девушка, то должна знать, какая у него любимая еда.

– Знаю, что он не любит майонез, – предлагаю я.

– Это потому что майонез жирный. Джош его тоже ненавидит.

Я ощущаю внезапный укол совести. Джош действительно ненавидит майонез.

– Китти, ты скучаешь по Джошу?

Она кивает.

– Хотелось бы, чтобы он по-прежнему к нам приходил. – Ее лицо становится задумчивым, и я уже собираюсь обнять ее, когда она кладет руки на бедра. – Только не используй весь ростбиф, он мне понадобится для обеда на следующей неделе.

– Если он закончится, я приготовлю тебе салат из тунца. Делов-то.

– Посмотрим, что у тебя получится, – говорит Китти и снова исчезает.

Посмотрим, что получится? Где она такого нахваталась?

В семь тридцать я сижу у окна и жду, когда подъедет Питер. Я взяла коричневый бумажный пакет с бутербродами и фотоаппарат, если увижу что-нибудь жуткое или прикольное, чтобы сфотографировать. Я представляю полуразрушенный серый старый особняк, какой можно увидеть в фильмах ужасов, с воротами и мутным прудиком или лабиринтом на заднем дворе.

Минивэн мамы Питера подъезжает в семь сорок пять, что раздражает. Я могла бы поспать еще целый час. Я подбегаю к машине и заскакиваю внутрь, и прежде, чем успеваю сказать хотя бы слово, он говорит:

– Извини, извини. Но посмотри, что я тебе принес. – Он передает мне пончик в салфетке, все еще тепленький. – Я остановился и специально купил его, как только они открылись в семь тридцать. Он из коричневого сахара.

Я отламываю кусочек и кладу его в рот.

– Вкуснотища!

Он бросает на меня косой взгляд, когда отъезжает от моего дома.

– Так что, я сделал правильно, что задержался, правда?

Я киваю, откусывая.

– Ты точно поступил правильно, – говорю я с набитым ртом. – Эй, а у тебя есть вода?

Питер вручает мне наполовину полную бутылку воды, и я выпиваю ее залпом.

– Это лучший пончик, который я когда-либо пробовала, – сообщаю я ему.

– Хорошо, – произносит он. Затем мельком смотрит на меня и смеется. – У тебя сахар по всему лицу.

Я вытираю рот другой стороной салфетки.

– На щеках тоже, – говорит он.

– Хорошо, хорошо. – А потом становится тихо, из-за чего я начинаю нервничать. – Я могу поставить какую-нибудь музыку? – я начинаю вытаскивать свой телефон.

– По правде говоря, ты не возражаешь, если мы просто какое-то время будем ехать в тишине? Не люблю, когда в лицо орет музыка до того, как на меня подействует кофеин.

Ээ… конечно. – Не уверена, означает ли это, что он хочет, чтобы я тоже молчала. Я бы не согласилась на это маленькое путешествие, если бы знала, что придется молчать. У Питера безмятежное выражение лица, словно он капитан рыболовного судна и мы спокойно плывем посреди моря. Разве что он едет не медленно, а очень быстро.

Я сижу тихо всего десять секунд, а потом говорю:

– Постой, ты хотел, чтобы я тоже молчала?

– Нет, я просто не хотел музыку. Ты можешь разговаривать столько, сколько захочешь.

– Окей, – и потом я замолкаю, потому что как-то неловко, когда кто-то говорит тебе «ты можешь разговаривать столько, сколько захочешь». – Эй, какая твоя любимая еда?

– Мне все нравится.

– Но какая твоя любимая? Как бы, твоя любимая из любимых. Макароны с сыром или, эм, жареная курица, или бифштекс, или пицца?

– Мне это все нравится. Одинаково.

Я удрученно вздыхаю. Почему Питер не понимает идею о выборе любимой еды?

Питер имитирует мой вздох и смеется.

– Хорошо. Я люблю гренки с корицей. Это моя любимая еда.

– Гренки с корицей? – повторяю я. – Тебе гренки с корицей нравятся больше, чем крабовые ножки? Больше, чем чизбургер?

– Да.

– Больше, чем барбекю?

Питер колеблется. А потом говорит:

– Да! Теперь перестань придираться к моему выбору. Я останусь при своем.

Я пожимаю плечами.

– Хорошо, – жду, давая ему шанс спросить, какая моя любимая еда, но он молчит. Поэтому я говорю: – А моя любимая еда – торт.

– Какой торт?

– Не важно. Все виды тортов.

– Ты только что мне весь мозг вынесла за то, что не выбрал… – начинает он.

– Но так трудно выбрать только один! – выпаливаю я. – То есть, кокосовый торт, тот, что с белой глазурью, похожий на снежный ком, – он мне сильно нравится. Но я люблю и чизкейк, лимонник и морковный торт. А еще торт «красный бархат» с кремом из сырной глазури и шоколадный торт с шоколадной глазурью. – Я останавливаюсь. – А ты когда-нибудь пробовал торт из оливкового масла?

– Нет. Звучит как-то странно.

– Он очень-очень вкусный. По-настоящему сочный и бесподобный. Я приготовлю его для тебя.

Питер стонет.

– Из-за тебя я чувствую себя голодным. Надо было взять целый пакет этих пончиков.

Я открываю свой коричневый бумажный пакет и вытаскиваю бутерброд. На его сэндвиче я маркером написала «П», чтобы знать, где чей.

– Хочешь бутерброд?

– Ты сделала его для меня?

– Ну, я сделала один и для себя тоже. Было бы грубо принести только один сэндвич и есть его перед тобой.

Питер принимает бутерброд и ест его все еще наполовину завернутым.

– Вкусно, – произносит он, кивая. – Что за горчица?

Польщенная, я отвечаю:

– Пивная. Папа заказывает ее из какого-то модного кулинарного каталога. Он помешан на готовке.

– Разве ты не собираешься съесть свой тоже?

– Оставлю его на потом, – отвечаю я.

На половине пути Питер начинает то и дело обгонять проезжающие машины и постоянно поглядывает на часы, расположенные на приборной панели.

– Почему мы так спешим? – спрашиваю его я.

– Эпштейны, – отвечает он, барабаня пальцами по рулю.

– Кто такие Эпштейны?

– Старая супружеская пара, владеющая антикварным магазином в Шарлотсвилле. В прошлый раз Фил прибыл туда на пять минут раньше меня и обчистил все место. Сегодня этого не произойдет.