Дэни Бехард - Варварская любовь

В будущем мы обратимся к Иисусу как нашей единственной связи с прошлым. В противном случае мы потеряемся в хаосе времени.

Страшиться надо не того, что Землей завладеют нелюди, а того, что с развитием технологий мы сами станем похожими на насекомых, пришедших из космоса.

Слушая аплодисменты единоверцев Даймондстоуна, Иза размышляла о намерениях проповедника. Она была образованная, фиктивно замужняя женщина, а Бартелеми – немой, может, полоумный и жил в компании чокнутых. Сердце ее уже успело несколько раз разбиться: однажды Иза влюбилась в дылду-профессора, а потом – в полузащитника (потом она видела, как он держал подружку на коленях). Каждый раз, встречая в магазине или на улице крупного, рослого мужчину, она заглядывалась на него, прикидывая на глаз его вес, сравнивала со своим, с Джудовым. Бартелеми затмевал всех, кого она видела раньше.

Она смогла к нему приблизиться лишь один раз. Тучи временно расступились, выглянуло солнце, сверкая в вечернем небе, как будто огромная и невидимая паутина остановила капли дождя. Прихожане гуляли по лугам, обсуждая политику, и Вознесение, и даже оружие, но главной темой была вечная святость брака и то, что ему может угрожать. Даймондстоун царил в толпе, как светский лев, а Иза все гадала, чего же он добивается. Потом на земле отозвалось громыхание приближающейся бури.

Терпение Изы почти истощилось. Она вслушивалась в один разговор за другим и наконец решила, что пора уходить. Но внезапно нагрянул дождь, и пока все бежали в укрытие, она вдруг оказалась под навесом беседки. Секундой позже рядом с ней оказался Бартелеми.

Ливень отрезал им дорогу. Словно они стояли в круглой комнате без окон. Он развел руками, а потом опустил их; его затхлый запах резко отличался от запаха, поднимавшегося от иссохших полей в первые минуты долгожданного дождя. Он уже не казался испуганным, взгляд у него был острый и оценивающий.

Я – Иза, напомнила она.

В сумраке падающей воды сияли его глаза. Ее голова едва доставала ему до плеча, и она подумала, каким же должно быть сердце, способное удовлетворить такого человека, сердце, которое может качать кровь в таком огромном теле. Чего оно жаждет? Она отчаянно искала, что сказать или сделать, но он уже шагнул сквозь стену дождя.

Ночью Иза внезапно проснулась, Ей снился Джуд, но был он безлик, просто ее охватило чувство огромности, словно кто-то вспоминал ее родные горы. Какое-то время она лежала в безмолвном мраке, пока не сообразила, что ее разбудило что-то еще, не сон. Ночь была безветренна и спокойна. И она прислушивалась, пока не услышала тихий скрип на крылечке под окном. Она встала и выглянула в окно. Через несколько секунд на тропинке шевельнулось что-то вроде тени. Сарайчик, где она держала разное барахло, обнюхивал черный медведь. Весной оголодавшие за зиму медведи довольно часто спускались с гор. Ей следовало сразу догадаться. Она вернулась в постель. Бесконечно тянулись часы, наконец настал предрассветный час, когда она призналась себе, что не может спать. Лошади уже радостно ржали на пастбище, и норовистые удары копыт были необычайно громкими. Она встала, оделась и спустилась к крыльцу. Медведь ушел, и она пошла к конюшне. У двери она почуяла запах чужого тела. Сначала она подумала, что это ветром принесло запах медведя после спячки. Потом мигом сообразила.

Что тебе нужно? – сумела выговорить она, задохнувшись.

Он вышел на лунный свет; его глаза казались совершенно белыми.

Я – Иза, тщательно выговорила она, думая, что лучше бы сбежать.

Я могу говорить, сказал он. Он подошел ближе. Лицо его было спокойно. Прости, что испугал тебя.

Ее сердце чего-то требовало. Что ты здесь делаешь?

Я шел вдоль ручья. Я ходил в лес за хворостом и нашел тропинку. Я правда не хотел тебя напугать.

Да все в порядке, ответила она. Ее страх уступил место внезапному удушливому безумному веселью.

А как насчет французского, ты говоришь по-французски?

Нет.

Твои… твои родители действительно замерзли насмерть?

Нет, ответил он и отвернулся. Они стояли там, не глядя друг на друга.

Как долго ты знаком… с преподобным? – спросила она.

Год или около того, ответил он и зашевелил губами, будто хотел продолжить.

Разве честно притворяться немым французским сиротой-великаном или вообще кем-нибудь только для того, чтобы заработать денег?

Но я и есть великан. Кроме того, это для добрых дел.

Она думала, что бы еще спросить, но по равнодушному лицу его поняла, что ему неинтересно. Она боялась, что он уйдет.

Ты голоден? – спросила она. Кроме того, она и сама проголодалась: бессонница и адреналин – сильные аперитивы.

Бартелеми, произнесла она.

Барт, поправил он, зови меня Барт. Да, я бы поел, думаю, что если ты сама будешь, я составлю компанию.

Подожди меня здесь, а я пойду в дом, это займет пару минут. Мы можем поесть в конюшне. В доме на нее напала смешливость, будто в любую секунду она расхохочется, хотя на самом деле она была в ужасе. Она взяла из кухонного шкафа два огромных пакета кукурузных чипсов, три банки мексиканского соуса и три банки мясных равиолей. Достала из холодильника полкуска копченого итальянского сыра и хрустящий багет, намазанный застывшим чесночным маслом, и как можно тише уложила все это в бумажный пакет. Потом добавила корытце тирамису, пармезан и двухлитровую бутылку газировки. По дороге еще прихватила пакет с кофейными зернами в шоколаде.

Проходя через двор, Иза все сильнее чувствовала всю странность положения, но уже через полчаса она подумывала вернуться на кухню – осталось только немного газировки. В кладовой конюшни была плита, и она могла бы сварить макароны. Она поразилась, как легко стало разговаривать, когда они принялись за еду.

Ты откуда? – спросила она.

Мэн. Я родился в Мэне.

Она ждала встречного вопроса, но когда вопроса не последовало, она рассказала, что изучает историю штата Мэн как часть своей дипломной работы.

Ты много читаешь? – спросил он.

Она улыбнулась. Удачный выход из положения.

Какие книги ты любишь?

Нервничая, она назвала несколько, стараясь вспомнить что-нибудь не из классики.

А, сказал он. Я раньше любил Томаса Вулфа и Керуака. А теперь вынужден обходиться Библией.

Глядя, как он ест, стремительно, отрешенно, она думала о Джуде, но Барт, в отличие от Джуда, говорил будто сквозь сон. В свете одинокой лампы она изучала его тяжелые черты. При таком росте он казался слишком податливым. Волосы были подстрижены кое-как, и ей хотелось коснуться острых неуклюжих углов, оставленных ножницами, ощутить их под рукой.

Он не слишком распространялся о своей жизни и не перечислял ни места, где побывал, ни книги, которые прочел. Казалось, он побывал везде и давно забыл названия мест, в которых бывал по много раз, поскольку шел по одним и тем же дорогам. Он болтал о пустяках, и ее это устраивало. Раз ему приходилось притворяться немым, он хранил годы разговоров.