Дэни Бехард - Варварская любовь

Он провел ночь в придорожном мотеле, а наутро снова пустился в путь и снова ехал весь день через каньоны и скалистые горы, высокогорные медленные шоссе, останавливаясь на мрачных продуваемых стоянках, чтобы зарядиться кофе. Потом южнее – Лас-Вегас, Нью-Мексико и, наконец, рыболовный крючок, нацарапанный на карте, – на восток до Санта-Фе, потом – севернее по восемьдесят четвертой, через высохшие, красные растрескавшиеся земли.

Близился вечер; он остановился в пыльной, вырытой экскаватором воронке возле казино, окруженного почти пустой стоянкой. Он снял номер, а потом нашел телефон-автомат и позвонил Пегги. Вот уже много лет они разговаривали, только когда дело касалось Харви. Он спросил у Пегги адрес сына, но не сообщил ей, где находится. Она сказала, что звонила справиться, по-прежнему ли Харви придерживается обета молчания, однако человек, у которого он жил, сказал, что Харви ушел. Франсуа не хотел выдавать свое беспокойство, но он никогда не слышал о садху, да и Пегги, судя по ее туманным разъяснениям, что именно сказал ей тот человек, – тоже.

Она вздохнула. Я не знаю, куда он отправился, но он даже на электронные письма не ответил.

Франсуа записал адрес и попрощался. Он пошел в бар, чтобы спросить дорогу. Вход без дверей вел сразу в конференц-зал. Десятки стройных молодых женщин в вечерних платьях и туфлях на высоких каблуках сидели за столами, слушая речь женщины постарше. Женщина говорила с французским акцентом. Когда Франсуа облокотился о стойку и спросил о них у бармена, тот объяснил, что это двухдневный семинар по этикету и хорошим манерам для участниц конкурса «Мисс Нью-Мексико».

Прямо здесь?

А что? – сказал бармен. Дешево и сердито.

Франсуа не хотел отвлекаться, но когда он шел по коридору, его грудь холодной рукой сжала одышка. Разглядывая изящные плечи, искусственные бюсты, он удивился, что все это до сих пор вызывает в нем желание. Девушки бессмысленно улыбались в никуда, кожа у них была натянута, как бывает только в глупой юности. Где-то по ту сторону глаз в нем все еще гудела необъятность страны, словно невидимый отклик, и невозможно было поверить в близость смерти. Как он мог за одну жизнь все сделать правильно? В голове теснились образы и тех, кого он любил, и его самого, когда любовь была такой ослепительно яркой, – и Эрнестин, и его надежды, связанные с Харви.

Он сел в машину, весь покрывшись испариной от слабости. Асфальт излучал накопленную за день жару.

До трейлер-парка было недалеко. Довольно странного вида морщинистый человек пригласил его войти и угостил чаем, похожим на тот, который ему когда-то приходилось терпеть, живя с Пегги. Однако книжные полки во всю стену Франсуа впечатлили: столько в них знаний и, в каком-то смысле, надежды. Наверное, там можно найти ответы даже о его недуге.

Харви ушел, сказал Брендан Ховард.

Темнело. Крыша трейлера, остывая, потрескивала.

Удачи вам в поисках; кстати, его теперь зовут Сат-Пуджа.

Потом Франсуа вел машину бесцельно, наудачу. Он ехал по узким дорожкам с решетками от скота, мимо скопления трейлеров или случайного гаража с полуразобранными автомобилями, припаркованными вплотную друг к другу. Это была иная земля, иная правда. Попав сюда, он понял, что только дорога была знакомой, как река, которая зависит от притоков. Как далеко он ушел с тех пор, как впервые отправился путешествовать? Чему он мог научить? Что, если одинаковость оседала все вокруг тебя, точно пыль, и ты так и не узнал секретов, так и не обрел мудрость ни в чем, кроме умения ждать? Наверное, он передал Харви в наследство свою силу духа. Но не передал ему мечты о земле. Годами он считал, что сын утратил фамильную движущую силу. Была в нем некая уязвимость, чувствительность, которую он старался уничтожить в себе, и потому, наверное, жизнь Харви оказалась вне цикла. Да что Франсуа вообще знал о своей матери? А об отце? Он помнил только ландшафт. Франсуа поразился тому, что его сын пришел именно в такое место. Он вел машину, медленно поворачивая на извивах дороги, и впереди вырастала красная земля, словно фары выплескивали на холмы кровавые брызги.

На следующий день после того, как Сат-Пуджа засиделся до рассвета, ночные эмоции еще не улеглись. Не только радио, но и разговоры Энди перенесли его в другой мир. Несколько раз Сат-Пуджа спрашивал о Хуаните, и Энди рассказывал – печально, неуверенно, часто замолкая и теребя усы. Он объяснил, что когда она узнала, что беременна, то пошла искать своего бойфренда.

Она думала, что пойдет по дороге и в конце концов его найдет. Может, она просто хотела уйти куда глаза глядят. Я ее не виню.

Энди поделился своими планами пойти в компьютерную школу, открыть мастерскую по ремонту компьютеров, а может, даже стать программистом. Он сказал Сат-Пудже, что сможет все оплатить, торгуя ЛСД. Потому что рынок ЛСД обвалился, конкуренции почти никакой, все торгуют героином.

Это что-то вроде мелкого бизнеса. Нормальные деньги.

Сат-Пуджа понимал мудрость Энди, его благородство в желании спасти семью. Энди рассуждал о перестройке дома, чтобы Хуанита растила ребенка в приличных условиях. Разговор вызвал у Сат-Пуджи много эмоций. Он захотел вырваться из своей жизни, проснуться более сильным. Он подумал, что Хуаните может понравиться покой ашрама.

На следующее утро, когда Джамготи уже принял ЛСД, Хуанита снова пришла на кухню. Она улыбнулась ему, но тот не обратил на нее никакого внимания. И потопал на улицу, хотя Сат-Пуджа надеялся, что Джамготи задержится и поговорит с ним, – он чувствовал необходимость какого-то завершения. Хуанита удивленно посмотрела вслед Сат-Пудже, когда он пулей выбежал из дома.

Ты знаешь, сказал Джамготи, когда Сат-Пуджа его нагнал. На самом деле я не пришел сюда к Богу, подобно другим, но ты ведь не за этим сюда пришел. Я прав. Ты пришел, чтобы сбежать. У тебя нет даже мужества заглянуть в себя, а у меня есть; даже если это не имеет отношения к Богу, религии или еще чему, все это скорее варварство.

Сат-Пуджа кивнул. Он, словно радар, чувствовал гнев Джамготи и избегал его взгляда, стараясь в то же время не забыть взор Хуаниты. Джамготи с яростной рассудительностью излагал свои мысли: обновленные идеи знаменитых философов Востока, которые искали не мудрость, а лишь способ снять напряжение. Его страсти никогда не были связаны с ежедневной духовной кашицей насельников ашрама, с терапией вскапыванием огорода до тех пор, пока учитель не удостоит парой слов. Эмоции и страсть, говорил он, источник силы человека. Даже учителю это известно. Когда в последний раз ты видел, чтобы кроткий совершал что-либо унаследованное?

Он разражался тирадами, ни разу не споткнувшись, и так глубоко удалился в пустыню, что Сат-Пуджа засомневался, что на конце ватной палочки что-то было. Они ушли далеко, бесцельно бредя куда-то, где уже не было видно реки и стих шум шоссе.