Алан Силлитоу - Одиночество бегуна на длинные дистанции (сборник)

Однако некоторые посетители кафе, приходившие туда каждый день, не могли не видеть того, как девочки просили его купить это и то, и он всегда добродушно соглашался (так добродушно, что это казалось подозрительным) с таким видом, будто вообще не понимает, что происходит на самом деле. Ему бы и в голову не пришло задуматься над их просьбами, ведь для него эти девочки, к которым он относился почти как к дочерям, сделались единственными дорогими существами на свете.

Собираясь приступить к еде, Эрнест заметил двух хорошо одетых мужчин, сидевших за столиком в нескольких метрах от него. Они сидели там вчера и позавчера тоже, но он сразу же забыл о них, потому что в кафе вошли Джоан с Альмой и быстро направились к его столику.

– Привет, дядюшка Эрнест! – весело воскликнули они. – Что у нас сегодня на обед?

Альма посмотрела на написанный мелом на доске список блюд.

Безразличная сосредоточенность на еде исчезла с его лица, и счастливая улыбка озарила его глаза, губы и щеки.

– Что захотите, – ответил он.

– А что у них есть? – раздраженно спросила Альма. – Я не могу разобрать их каракули.

– Подойди к прилавку и попроси обед, – посоветовал он, рассмеявшись.

– А вы дадите мне немножко денег? – спросила она, вытянув руку.

Джоан молча стояла рядом. Ей не хватало уверенности Альмы, и на ее лице читались робость и беспокойство, потому что она еще не понимала сути регулярного перехода денег от Эрнеста к ним и боялась, что однажды они вот так встанут в ожидании денег, а Эрнест совершенно искренне удивится и скажет, что ничего им не даст.

Он только что закончил ремонтировать антикварный набор мебели, и тем утром ему заплатили за работу, так что Альма взяла у него пять шиллингов, и они отправились к прилавку за едой. Пока их обслуживали, двое хорошо одетых мужчин, наблюдавшие за Эрнестом последние несколько дней, встали и подошли к нему.

Говорил только один, а второй молча стоял и смотрел.

– Те две девочки – ваши дочери или родственницы? – спросил первый, кивнув в сторону прилавка.

Эрнест взглянул на него и улыбнулся.

– Нет, – тихо объяснил он. – Они просто мои друзья, а что?

Взгляд мужчины сделался жестким, и он нарочито наивным голосом спросил:

– В каком смысле друзья?

– Просто друзья. А что? Кто вы такие? – Эрнест вздрогнул, ощутив, как в нем рождается какое-то странное чувство вины за некий странный проступок, которого, он надеялся, он не совершал.

– Неважно, кто мы такие. Я просто хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос.

Эрнест чуть повысил голос, но все же не решился встретиться глазами с высокомерным взглядом этого господина.

– А что такое?! – воскликнул он. – Какое ваше дело? Почему вы задаете мне такие вопросы?

– Мы из полицейского участка, – сухо заметил мужчина, – и нас информировали, что вы даете этим маленьким девочкам деньги и сбиваете их с пути истинного!

Эрнесту хотелось рассмеяться, но лишь от горечи. И в то же время смеяться он не хотел, чтобы попусту не раздражать двух сыщиков. Он было произнес:

– Но… Но… – И тут понял, что не может и слова сказать. А сказать хотелось так много, но слова почему-то не шли, и в его глазах постепенно появился взгляд затравленного зверя.

– Послушайте, – с нажимом начал господин, – нам не нужны все эти ваши «но». Мы все о вас знаем. Мы знаем, кто вы такой. На самом деле нам уже много лет все о вас известно, и мы просим вас оставить этих девочек в покое и больше не иметь с ними никаких отношений. Мужчины вроде вас не должны давать деньги маленьким девочкам. Вам следовало бы знать, что вы делаете, и проявить больше благоразумия.

Наконец, Эрнест громко возмутился:

– Говорю же вам, что они мои друзья. У меня и в мыслях нет ничего плохого. Я забочусь о них и дарю им подарки, потому что отношусь к ним, как к родным дочерям. Только с ними я и могу поговорить. В любом разе, почему мне нельзя о них заботиться? Почему вам нужно забрать их у меня? Да что вы себе позволяете? Оставьте меня в покое, оставьте меня! – В его вскрике прозвучали слабые дерзкие нотки, и в многолюдном зале кафе люди оборачивались, уставившись на него и желая знать, в чем причина скандала.

Сыщики действовали быстро и умело, но без бросающейся в глаза спешки. Они встали по бокам от него, подняли с места и провели мимо прилавка прямиком на улицу, крепко держа его за запястья. Когда его вели мимо прилавка, Эрнест увидел девочек с тарелками в руках, со страхом и удивлением наблюдавших, как его выводят прочь.

Сыщики отвели его в дальний конец улицы и несколько секунд стояли и говорили с ним, продолжая удерживать его, вцепившись в запястья.

– Слушай сюда, мы не хотим больше с тобой связываться, но если тебя еще хоть раз увидят рядом с теми девочками, то угодишь на скамью подсудимых. – Не терпящий возражений тон словно пригнул Эрнеста к земле, так что он едва с ума не сошел.

Он стоял, лишившись дара речи. Ему хотелось так много сказать, но слова застряли у него в горле. Они беспомощно дрожали от стыда и ненависти, но выхода себе не находили.

– Мы тебя по-хорошему просим, – продолжал сыщик, – оставь их в покое. Ясно тебе?

– Да, – пришлось ответить Эрнесту.

– Отлично. А теперь иди. И не вздумай снова попадаться нам на глаза рядом с теми девочками.

Он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, как его охватывает панический ужас, он ощутил, как из какого-то неведомого уголка внутри него разрастается и накатывает знакомая невыносимая пустота. Затем его объяла ненависть ко всему, а потом острая жалость ко всему окружающему и, наконец, еще более острая жалость к самому себе. Хотелось плакать, но он не смог: он смог лишь уйти прочь от своего стыда.

Затем он начал с каждым шагом избавляться от муки. Горечь ушла прочь, а ее место заняло чувство, глубину которого он дотоле не знал. В его шагах появилась какая-то целеустремленность, когда он шел по тротуару среди полуденной толпы. И ему казалось, что его больше уже ничто не волнует, когда он распахнул двустворчатые двери и вошел в переполненный шумный паб и уставился на призывно манящий к себе ряд пивных кружек, которые перенесут его в самое надежное и самое приятное забвение.

Теперь, когда мальчики немного успокоились, мистер Рейнор посмотрел в окно классной комнаты на витрину магазина мануфактурных товаров Гаррисона, стоявшего на противоположной стороне мощеной улицы. Сквозь очки в роговой оправе, делавшие его зрение более острым, он наблюдал, как новенькая девушка-продавщица поднимает руки над головой, чтобы добраться до верхних ящиков с хлопчатобумажным бельем. Из-за этого ее бюст под темно-синим платьем вытягивался так, что она выглядела почти плоскогрудой. Мистер Рейнор потер ботинками о перекладину своего высокого табурета, когда-то ставшего предметом шуток в учительской, заключавшихся в том, что он хорошо заплатил смотрителю школы, дабы тот сделал ножки табурета повыше, чтобы Рейнор мог с комфортом смотреть в окно и разглядывать продавщиц в заведении Гаррисона напротив. Большинство сидевших перед ним мальчиков настолько привыкли к этим его долгим минутам отвлеченного созерцания (когда можно было бить баклуши), что им уже приелось зубоскалить над причиной этой его «задумчивости».