Дафна Дюморье - Рандеву и другие рассказы (сборник)

Дверь открыл сам Домби. Похоже, он немного испугался, увидев викария.

– Что-нибудь случилось в церкви? – спросил он.

Преподобный Холлавей протиснулся мимо него в коридор.

– Нет, – ответил он. – Я просто возвращался домой из театра и, проезжая мимо вашего дома, подумал, что немного погорячился сегодня утром. Я ведь человек незлопамятный. Можем мы пройти к вам в комнату и побеседовать?

Молодой священник ответил не сразу, он явно колебался.

– Я не один, – сказал он тихо.

– Ах, какая жалость! Но нельзя ли выпроводить ваших гостей?

– Нет, не получится. Боюсь, что нет.

Прежде чем Домби успел ему помешать, викарий заглянул в комнату через полуприкрытую дверь и увидел стоящую в дальнем углу женщину. Похоже, она плакала. Слезы совсем испортили ее макияж. Одета она была дешево и в то же время броско, так что никаких сомнений в ее профессии не оставалось.

Викарий поднял брови и мягко притворил дверь.

– Весьма поздняя гостья, – произнес он вполголоса.

Молодой священник ничего не ответил. Тогда викарий положил ему руку на плечо и сказал:

– Полагаю, вы должны объяснить, что происходит, Домби.

Молодой человек поглядел ему в глаза.

– Я разрешил ей здесь переночевать, – сказал он твердо. – Она напугана и не знает, куда податься. Видите ли, она воровка. Но не очень удачливая и умелая. Попыталась стянуть часы у одного старика на Пикадилли, и ее едва не поймали. Тогда она подхватила меня под руку – от отчаяния: не знала, как ей еще спастись. Вся дрожала от страха, и я понял, что не смогу ее выдать. Притворился, будто она со мной, а потом привел сюда. Я думаю, она больше не будет воровать. Если бы я ее выдал, она оказалась бы в тюрьме, а оттуда вышла бы настоящей преступницей. Нет, я не могу сейчас попросить ее уйти.

Викарий даже тихо присвистнул.

– Друг мой, – сказал он, – не трудитесь посвящать меня во все подробности. В конце концов, я тоже был когда-то молод. Я знаю, что такое искушение. Все мы люди, не правда ли? Но оставлять ее здесь нельзя. Кто-нибудь может ее увидеть.

Молодой священник вспыхнул.

– Вы как будто специально не хотите понять, – сказал он. – Вам же говорят: я привел ее сюда не для того, чтобы ею воспользоваться. Она как маленький напуганный котенок. Совершенно потерялась и не знает, как жить дальше. Да имеете ли вы представление о простом человеколюбии?

Лицо викария посуровело, глаза сузились.

– Раз вы упорствуете во лжи, Домби, то совесть и долг перед Господом вынуждают меня отнестись к произошедшему серьезно. Вы совершили тяжкий проступок. Хотите еще что-либо сказать?

Младший священник только пожал плечами.

– Очень удобный случай затеять против меня дело. Вы отлично понимаете, что моя совесть не позволит мне выдать девушку – рассказать, что она воровка. Значит, меня признают виновным. И тогда прощайте планы на жизнь и так далее. Вы ведь это имеете в виду? Неприглядная история: молодой священник и падшая женщина. Нет, ничего сказать не имею.

Викарий толкнул входную дверь.

– Я поступлю так, как считаю правильным, – отчетливо произнес он напоследок. – Пока же вы запрещены в служении, Домби. В дальнейшем разберется его преосвященство.

Десять минут спустя он уже был у себя дома, в библиотеке. Опустившись в кресло, викарий прикрыл глаза, и на его губах появилась чуть заметная улыбка.

И тут вдруг зазвонил стоявший по левую руку от него телефон.

– Алло! – сказал он. – А, Нэнси, деточка… Ну-ну, не глупи. Ты была очаровательна, просто очаровательна… Нет, я не зашел, потому что там толпилось столько народа… Да, конечно, спектакль надо бы немного подтянуть… Скучно? Да нет, нисколько!.. Ты расстроена?… Милое дитя, ну чем я могу тебе помочь?.. Как, прямо сейчас? Так поздно? – Он взглянул на часы: было без пяти двенадцать. – Нэнси, проказница, пользуешься тем, что я не могу тебе ни в чем отказать… Ну-ну, детка, не плачь, пожалуйста… Хорошо, хорошо, сейчас приеду…

Церковь Святого Суитина снова обрела былую славу. Жители трущоб, отравлявшие ее благоговейную атмосферу целых шесть недель, были изгнаны. Изгнан и опозоривший Дом Божий священник. И снова тают восковые лилии, наполняя благоуханием чистый воздух, снова низкие и глубокие звуки органа возносятся ввысь, заставляя дрожать своды. На скамьях восседают добропорядочные и набожные прихожане. Сладкоголосый хор мальчиков трогательно следует за всеми переливами мелодии. Мерцают свечи, и в воздухе растворяются облака ладана.

Вот викарий склонился над кафедрой, и на миг могло показаться, будто он ждет: сейчас раздадутся аплодисменты. Пастырь вернулся к своему стаду. Он вытянул вперед руки, поднял свою величественную голову и заговорил тем вкрадчивым голосом, который так нравился прихожанам.

– Ибо затесался волк среди вас, – возгласил он. – Волк хищный среди овец…

Слезы появились на глазах слушателей. Они припомнили и хриплоголосого молодого священника с его неприятными речами, и отвратительно пахнущих нищих.

– Дом мой домом молитвы наречется, – воскликнул викарий, – а он сделал его вертепом разбойников!

Как верно сказано, как прекрасно подходят эти слова ко всему случившемуся… Какие высокие чувства они выражают! И когда викарий нараспев возносил перед алтарем молитвы, казалось, что сам его голос, как фимиам, очищает воздух. Его возлюбленная паства снова с ним. Вот и герцогиня на передней скамье, а за ней сидят граф и пара актрис…

От прискорбного присутствия обитателей трущоб не осталось и следа. А церковь Святого Суитина и ее прихожане есть и будут, как незыблемые символы вечности.

– Ибо Тебя хвалят Ангелы, и Архангелы, и все Силы Небесные, и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков…

Миссис Эллис отличалась методичностью и аккуратностью. Если она замечала беспорядок на письменном столе, если там валялись вперемешку неотвеченные письма, неоплаченные счета и какие-то лишние, случайные бумажки, это моментально выводило ее из себя. В тот день на нее с особенной силой «накатил», как выразился бы ее покойный муж, «уборочный стих». В таком приподнятом, активном настроении она проснулась с самого утра и продолжала пребывать в нем всю первую половину дня. Уже за завтраком ей не терпелось засучить рукава и навести везде порядок. Вдобавок было первое число, и когда она сорвала с настенного календаря вчерашний листок и увидела стройную, ровненькую единицу, она восприняла это как символ начала чего-то нового, нового отрезка жизни. И предстоящие часы должны были соответствовать этой еще ничем не омраченной дате: надо сделать в доме полную ревизию, ничего не забыть, не упустить.

Первым делом она открыла бельевой шкаф. Отглаженное, накрахмаленное постельное белье лежало на полках в идеальном порядке – простыни на своем месте, пододеяльники на своем, наволочки отдельно, а один комплект, совершенно новый, еще не распакованный и перевязанный голубой ленточкой – так, как его принесли из магазина, – предназначался на случай, если кто-нибудь приедет погостить. Но гостей пока не предвиделось.