Э. Джонстон - Сказки тысячи ночей

– Дочь моя, – сказал отец, – мы отправимся прежде, чем встанет солнце.

– Мы будем готовы, отец, – пообещала я.

– Примите мою хвалу, мастер каравана, – сказала мать Ло-Мелхиина моему отцу, когда он собрался было вернуться к свои делам. Он посмотрел на нее. В предрассветном сумраке ее парик отливал бледным светом. – В ваших шатрах спится не хуже, чем в любом месте, где мне доводилось ночевать, – продолжала она. – Мой сын был прав, доверив вам свою драгоценную супругу и меня.

– Благодарю вас, мать моего повелителя, – сказал отец и поклонился. – Ваши слова делают мне честь и озаряют мое сердце. Я боялся, что вы не сможете как следует отдохнуть в пустыне.

– Здесь не опасней, чем где бы то ни было, – ответила мать Ло-Мелхиина.

Отец кивнул и отправился складывать шатры. Вскоре все мы уже снова сидели на верблюдах. На сердце у меня с каждым ударом становилось то легче, то тяжелей. Мне было неведомо, что ждет меня впереди. Я знала лишь, что каждый шаг приближает меня к тому месту, где моя сестра выйдет замуж.

Мы доехали до той части вади, где мне был знаком каждый изгиб и каждый камень. Я знала, где берег круче и где скапливается вода. Мы проезжали мимо овец и коз, которых привели на водопой дети-пастушки. Они смотрели на нас, махали моему отцу и братьям, но с трепетом замирали при виде меня. Это меня опечалило – не так уж и долго меня не было, чтобы они успели забыть, кто учил их пасти скот. Но потом я вспомнила, кто ехал со мной рядом.

В касре мать Ло-Мелхиина со своей львиной гривой и горделивой осанкой смотрелась величаво. Но в пустыне ее вид поражал еще больше. Парик на солнце отливал золотом, будто на верблюде восседала настоящая львица, а не женщина. Мальчик, сидевший позади нее, заметил направленные на них взгляды и тоже горделиво выпрямил спину, хотя он наверняка охотней спрыгнул бы с верблюда и поиграл с детьми.

То и дело кто-то из моих женатых братьев останавливал верблюда и опускал его на колени, чтобы подобрать одного из собственных детей, а потом они вместе ехали дальше. Жены моих братьев все были из разных деревень, с которыми торговал отец, и не жили в одном шатре, как моя мать и мать моей сестры, но дети их бегали по пустыне вместе, и иногда было трудно вспомнить, кто из них чей.

Вокруг оставалось еще много детей, пасших коз и овец. Я точно знала, что это не только наши стада. На многих животных было клеймо моего отца, но я насчитала еще не меньше восьми чужих стад. Похоже, свадьба моей сестры будет пышным празднеством, на которое съехались гости изо всех деревень вверх и вниз по течению вади, да и со всей пустыни.

Мы проехали скалистый холм, где покоились наши предки. Я смотрела туда, в глубине души боясь увидеть ревнивое божество, обиженное на ничтожную девчонку, укравшую его силу, но то, что я увидела, едва не заставило меня дернуть поводья и остановить верблюда. Когда жители разных деревень собирались вместе, было принято, чтобы жрецы каждого клана принесли с собой камень со дна вади и оставили его на тропинке, ведущей к пещерам. Судя по клеймам на овцах, которые я насчитала по дороге, я ждала увидеть восемь или десять камней, но уж точно не больше дюжины. Но их оказалось так много, что и не сосчитать. Сотни камней – и мелкой гальки, которую под силу донести ребенку, и огромных булыжников размером с кулак моего отца – вымостили дорогу к пещерам. Только если бы в нашу деревню съехались все мужчины, женщины и дети, которых встречал на своем веку мой отец, странствуя с караваном, можно было бы принести столько камней. Я не могла взять в толк, зачем их всех пригласили.

Мой отец был гордым человеком, но не глупцом. Он не стал бы стараться произвести на меня впечатление, сколь бы высоко я теперь ни поднялась. О том, что с нами поедет мать Ло-Мелхиина, он заранее не знал, так что не мог пытаться впечатлить и ее. Его не могло волновать, расскажу ли я Ло-Мелхиину о том, какую пышную свадьбу он устроил моей сестре, – ведь он знал, что не сможет равняться с дворцовой роскошью. У бледного человека с гор, за которого выходила сестра, никакой родни поблизости не было, равно как и никаких связей с караваном, кроме моих братьев и отца, так что с его стороны много гостей быть не могло.

Не успела я завершить свои рассуждения, как мы увидели шатры. Они тянулись в обе стороны от вади, разбитые на равном расстоянии вокруг колодцев и уборных, разнесенных подальше друг от друга, чтобы нечистоты не попадали в воду. Я увидела бессчетные костры и дымки от сотен жарящихся козлиных туш. Куда ни глянь, повсюду сидели женщины, месившие хлеб или моловшие муку. Дети младше пастушьего возраста носили между кострами корзины с финиками и инжиром. Мужчины резали коров и строили загоны для животных, которых привезли с собой гости.

Каждый шатер был помечен лоскутом ткани. Сперва я подумала, что это как клеймо на овцах, чтобы все знали, где чей шатер, но тут подул ветерок и я увидела, что все флаги одного цвета. На каждом шатре реял лоскут пурпурной материи – небольшой, ведь она была очень дорога. Мать Ло-Мелхиина оглядывалась по сторонам с беспокойным выражением лица. Я повернулась, чтобы спросить ее, в чем дело, но тут мой верблюд опустился на колени, и я услышала голос, который знала как собственное сердце.

– Сестра!

И вот она бежала ко мне по песку, и волосы развевались у нее за спиной совершенно неподобающим для невесты образом. Мне было все равно, что подумает о нас мать Ло-Мелхиина и будут ли наши матери ругать нас за наше неприличное поведение. Я соскочила с верблюда, едва он коснулся брюхом песка. Песок обжигал мне стопы сквозь тонкие туфли, но мне было все равно. Руки сестры обхватили меня, а мои – ее.

– Я так скучала по тебе, сестра моя, – прошептала я ей на ухо. – И я так рада, что приехала повидать тебя.

– Сестра, – отвечала она, – а я рада, что ты дожила до этого дня, чтоб повидаться со мной.

В этот момент нас окружили козы и овцы – дети подбежали к нам, чтобы дотронуться до сестры. Считалось, что прикосновение к невесте приносит удачу. Впрочем, обычно сделать это было бы гораздо сложней, потому что невесте полагалось сидеть в шатре своей матери до самой свадьбы. Я не знала, приносит ли удачу прикосновение к божеству, но надеялась, что это так. Пробираясь к сестре, дети задевали и меня. Но никому уже не удалось бы нас разлучить. В ее искрящихся смехом глазах не было и тени волнения, в отличие от моих. Ее волосы развевались под покрывалом, мои же были заплетены в косы и свернуты кольцами. Моя дишдаша была намного тоньше ее, хотя вышивка на них была равно искусной.

– Пойдем, – позвала она, освобождаясь из плена маленьких рук, тянувшихся к ней. – Я отведу тебя к твоей матери.