Барбара Пим - Почти ангелы

Том условился с Дейдре, что она придет к нему, только когда он устроится как следует, что бы это ни подразумевало, и потому его комнату она увидела лишь почти неделю спустя.

– А угрюмую домохозяйку мы на лестнице встретим? – спросила она, когда они подходили к дому с облезлыми колоннами.

– Нет, к счастью, она здесь не живет. Тут только три квартиры, которые занимают студенты того или иного толка. Наша на втором этаже.

– Никаких картин с овечками на склонах, – быстро сказала она, когда они вошли в узкий коридор.

Том, почувствовав, что девушку нужно ободрить, обнял ее за плечи.

– Что ты сделала с волосами? Похоже на хризантему.

– Сходила постриглась. Тебе не нравится?

– Конечно, нравится, не делай такое испуганное лицо. – Он открыл дверь. – Ну вот, маленькая задняя комнатка, или как мы там ее называем.

– Она правда маленькая, но, я бы сказала, очень удобная. – Дейдре подбежала к окну, чтобы скрыть, как ее расстроила общая атмосфера скудости и запустения, которая навалилась на нее, едва она вошла. – И поезда из окна видно. Почему-то очень по-европейски.

В глазах вровень с его стояла мольба, и Том, привыкший сверху вниз смотреть на Кэтрин, обнаружил, что ему трудно встречаться взглядом с Дейдре, и, отвернувшись, завозился со стаканами и темного вида бутылкой.

– Давай выпьем, – предложил он.

– О да, прекрасно!

«Прекрасно», вероятно, не совсем подходящее слово, осознала она, попробовав холодное и кислое красное вино. На вкус оно было престранно затхлым, точно прокисло, но Дейдре не знала наверняка, может ли вино киснуть. Надо научиться получать удовольствие от выпивки, не без отчаяния подумала она, или по крайней мере от того, чем наливаются эти люди, – от пива или странных разновидностей вина. А ведь постыдным было то, что на самом деле ей нравились те напитки, которые предлагали Бернард и Малькольм: джин с апельсиновым соком или довольно сладкий темный шерри – такого рода напитки, которые «положительные» мужчины из предместий считают подходящими для своих женщин, подумала она презрительно.

– У Кэтрин как будто все в порядке, – сказал Том, в голосе которого слышалось облегчение. – Даже веселая.

– Ах, я так рада. Марк и Дигби с ней виделись?

– Нет, я звонил сегодня утром.

– Зачем? Ты что-то забыл?

Он расслышал бессознательный упрек в ее голосе, увидел его в ее глазах, напряженно устремленных на него, поэтому довольно раздраженно сказал:

– Нет, но я хотел узнать, как она. Не могу же я больше с ней не видеться и не разговаривать, знаешь ли.

– Конечно нет… я не хотела быть неразумной. Она такой милый человек, я сама не прочь с ней повидаться, если она захочет со мной встречаться.

Ответом ей была тишина. Дейдре расхаживала по комнате, поскольку сесть можно было только на кровать, которую она после быстрого нервного взгляда по непонятной для самой себя причине отвергла.

– Как видишь, я еще не расставил по-настоящему книги, – сказал Том, махнув на хаос полок и двух стульев, заваленных бумагами.

Держа обеими руками стакан, Дейдре опустилась на колени у стеллажа. Женщины так часто ловят себя на том, что рассматривают книги мужчин, подыскивая, что бы умного о них сказать, и уже в девятнадцать Дейдре начала получать свою долю терзаний.

– Вижу, у тебя есть монография о структурах общества, – сказала она. – Говорят, она совсем новая и очень интересная?

– Да, возможно, но сомневаюсь, что мы хотим это сейчас обсуждать, мы ведь не хотим? – мягко спросил он, забирая у нее книгу.

После нескольких приятных мгновений Том вспомнил, что твердо решил не создавать себе осложнений, пока не допишет диссертацию, а может, и тогда тоже. Он не потому ушел от Кэтрин, что собирался бросаться с головой в такой же роман с Дейдре, что бы там ни думала сама Кэтрин. Правильно ли он поступил, приняв приглашение Дейдре на ужин у нее дома сегодня вечером? В наше время родители не задают молодым людям вопросов о том, серьезны ли их намерения, но гораздо лучше, когда у женщины нет родни, как у Кэтрин, бесстрастно думал он, тогда ее можно бросить, когда пожелаешь, и никаких неловких разговоров вести не придется. Но потом, увидев, с какой щенячьей любовью смотрят на него широко раскрытые глаза Дейдре, он пришел в ужас от собственной циничной жестокости: он же мягкосердечный, добрый к животным, как всегда говорила Кэтрин, и иногда плачет в кино. Он очень привязался к Дейдре, но сейчас отстранился довольно резко и сказал:

– Нам не пора идти?

Ее немного обидел такой внезапный поворот, но очень скоро Том ее утешил и сумел создать впечатление, что ему нужно понимание особо тонкого свойства, – о подобном она и не помышляла с Бернардом, который всегда казался таким скучным и уравновешенным, что вроде бы и понимать в нем нечего.

– Ты не против предместий? – спросила она, пока они ехали на верхней площадке автобуса к ее дому. – Думаю, наше просто отвратительное, и люди тут ужасные.

– Ужасными люди бывают где угодно, – сказал он с улыбкой, – особенно когда ты молод. Я всегда так считал, пока жил дома.

– Но у тебя настоящий сельский дом!

– Да, но совсем ветхий и даже не настолько старый и красивый, чтобы представлять интерес для истории. Мама все время копается в саду, дядя вечно сидит, скорчившись, у телевизора, – не слишком отличается от предместья.

– Наверное, всегда хочешь не то, что имеешь, – изрекла Дейдре, поскорее проводя Тома мимо дома Дулков, поскольку одного быстрого взгляда тайком ей хватило, чтобы понять, что хозяин возится в саду, очевидно, подвязывая какие-то кусты.

– Не стоит так думать, – возразил он. – У тебя целая жизнь впереди, чтобы получить то, что ты хочешь, и очень надеюсь, ты это получишь.

Его слова, произнесенные с холодным отчуждением, словно он не намеревался приложить руку к тому, чтобы жизнь дала ей то, что она хочет, опечалили девушку, и оба испытывали почти облегчение, когда окунулись в атмосферу семейного уюта, и Малькольм начал разносить напитки.

– Я так рада, так рада, – сказала Рода, отводя Дейдре в сторонку. – Я сумела уговорить прийти к нам сегодня мистера Лидгейта.

– Как тебе это удалось?

– Он сегодня утром вышел в сад, а я как раз полола травянистый бордюр. Он подошел совсем близко к изгороди, поэтому я окликнула: «Доброе утро! Правда прекрасный день?» – а потом сказала, что жаркое солнце, наверное, напоминает ему об Африке, а он согласился, мол, да, напоминает.

– Ну, едва ли он бы так сказал, если бы не напоминало.

– Конечно, хотя он и заметил, что африканское солнце еще жарче и не такое приятное, как наше. Тогда я заметила, что как приятно, когда можешь обедать или ужинать на открытом воздухе, а потом… не помню, как именно до того дошло, но слово за слово я пригласила его вечером на ужин, и он как будто очень рад был прийти. Он даже улыбался из-за листьев, то есть я видела в прореху изгороди, что он улыбается, а потом он подошел ближе и заглянул поверх изгороди, он ведь такой высокий, понимаешь. Знаешь, он очень недурен собой, когда улыбается. И, разумеется, отец Талливер тоже придет, так что получится настоящая вечеринка.