Барбара Пим - Почти ангелы

«О моя дорогая, драгоценная любовь, – вздохнула она, кладя голову ему на плечо, – столько времени прошло». «Знаю… Так странны дни, которых больше нет. Желанные, как сладость поцелуев», – мягко отозвался он». «Неужели люди правда такое друг другу говорят?» – удивился Дигби. Учеба пока не оставляла времени на то, что он называл «амурными увлечениями». Либо они ничего не говорят, «растворяясь в его объятиях», как (предположил он) могла бы написать Кэтрин, либо возмущенно отталкивают обнимающего.

Вбежавшая в комнату Кэтрин выхватила из машинки лист.

– Не смотри! – воскликнула она. – Эта история не в твоем духе.

– Ты и Тому это скажешь, когда он вернется? В конце концов, не так уж много времени прошло – меньше двух лет. Когда ты его ждешь?

– На следующей неделе, по крайней мере тогда корабль причаливает. Возможно, сначала он навестит мать, ему это будет по дороге.

– Мы решили, что когда соберемся в экспедицию, то обязательно полетим, – сказал Марк. – Тогда не будет опасности, что от нас потребуют переодеваться к обеду. Мы считаем это устаревшим обычаем, но, наверное, Тома так воспитали и ему трудно это стряхнуть.

– Но ведь смокинг он с собой в экспедицию не брал, правда? – шокированно спросил Дигби.

– Конечно нет. Том весьма успешно избавился от семейного воспитания. Например, выглядит он еще более потрепанным, чем вы двое, – добавила Кэтрин, не подразумевая ничего обидного.

– Полагаю, ты назвала бы его обедневшим молодым человеком из хорошей семьи, верно? – спросил Марк. – Я слышал, у семейства Моллоу большое поместье в Шропшире, которое теперь приходит в упадок. – В его голосе прозвучала нотка удовлетворения.

– Да, но это печально, – ответила Кэтрин. – Поместьем управляет его брат, и, думаю, его мать тоже очень много сил в него вкладывает.

– Ты знакома с его… э… родными? – спросил Дигби.

– Нет. Наверное, по правде, такого не следовало бы ожидать. И вообще Том ездит домой лишь изредка, из чувства долга. Понимаете, они думают, будто он сбился с пути. Для них стало большим разочарованием, что он занялся антропологией. Он мог бы пойти служить в министерство по делам колоний. Тогда в семье его поняли бы, ведь один его дядя был губернатором где-то в Африке, в двадцатых. Но чтобы Том «отуземился», как они это называют… в общем, можете себе представить…

– Наверное, его отца это сломило, – самодовольно заметил Марк.

– Его отец давным-давно умер. Но с ними живет старый дядюшка. Не знаю, сломленный он человек или нет, и вообще про дядюшек такое обычно не говорят.

– Он дядя со стороны матери? – спросил Дигби.

– Кажется, да.

– Какая ирония, если учесть, что Том столько времени проводит за изучением роли брата матери в своем племени.

– Уж я-то точно ничего в этом не смыслю, – раздраженно отрезала Кэтрин и занялась сервировкой стола: поставила блюдо с тертым сыром и вазу с фруктами.

Она всегда завидовала, что у Тома есть семья, ведь у нее самой было лишь несколько кузенов, которых она давным-давно потеряла из виду. Если бы они с Томом поженились, она приобрела бы мать, а еще брата и сестру. Сестра Тома была весьма внушительная женщина и «хорошо» вышла замуж. Кэтрин воображала ее в жемчугах и твиде: в хорошем качественном твиде, конечно, и в настоящих жемчугах, и со счетом в «Хэрродс». Еще у него были две тетушки в Лондоне: одна жила в Южном Кенсингтоне, а другая – в Белгравии, но, естественно, Кэтрин не повели к ним знакомиться. Вздохнув, она начала раскладывать ризотто.

– В чем дело, Кэтрин? – сочувственно спросил Дигби.

– Не знаю. Я просто подумала, что подобная жизнь была бы довольно приятной. У Тома когда-то дома была подружка, он, наверное, мог бы жениться на ней и зажить счастливо… своего рода деревенским сквайром. Ее звали – пожалуй, и сейчас зовут – Элейн, и она разводила золотых ретриверов. – Кэтрин хихикнула. – Смешно звучит, не знаю почему. Есть что-то жалкое и комичное в англичанках-собачницах, однако в действительности они, возможно, совсем другие.

– На вечеринке была девушка, которую мы могли бы прихватить с собой, – сказал Дигби. – Мы даже начали обсуждать, не повести ли ее куда-нибудь на ужин, но не успели решить, да или нет, как она поспешно укатила на автобусе на какую-то дальнюю окраину.

– И вообще нам бы денег не хватило, – резко вмешался Марк.

– Жаль, что не привели, – отозвалась Кэтрин. – Мне бы хотелось познакомиться с кем-нибудь из ваших подружек.

– Никакая она нам не подружка, – сказал Дигби, – хотя мы подумали, что она довольно милая. Не слишком много болтала.

– На мой вкус, высоковата, – вмешался Марк.

– Да, если бы зашла речь о том, чтобы она клала голову кому-то на плечо, наверно, мне пришлось бы предложить свое, – сказал Дигби, ехидно глянув на Кэтрин. – Хотя плечо Тома подошло бы еще лучше.

– По всей лужайке ковры разложены, – прокомментировала Мейбл Свон. – Наверное, миссис Скиннер их выбивать собирается.

– Это следует делать по утрам, – отозвалась ее сестра Рода Уэллкам. – Мистер Лидгейт должен понимать, что он теперь не в африканских джунглях живет. Бог знает, не хочется быть узколобой занудой, но если все станут выбивать ковры по утрам, только подумай, сколько шуму будет!

– Пожалуй, как туземные барабаны, – мягко ответила Мейбл.

– Бедная миссис Скиннер, думаю, ей несладко приходится. Скорее всего мистер Лидгейт не позволяет ей прибираться, пока он дома. Думаю, теперь он ушел, и она сочла, что вот он, ее шанс.

«Почему бы Роде прямо не сказать, что она знает, что его нет дома?» – со вспышкой раздражения подумала Мейбл. После обеда она сама слышала, как хлопнула соседняя калитка, и знала, что сестра стояла у окна столовой. Она не могла не видеть, как он уходит. Какой смысл жить в предместье, если не можешь проявлять здорового любопытства к собственным соседям?

– Скоро Дейдре вернется, – сказала Мейбл вслух. – Наверное, пора браться за ужин.

– Тебе помочь?

– Нет, нет, спасибо, я все спланировала.

Сестры сидели в спальне-гостиной Роды, откуда открывался прекрасный вид на задний садик соседского дома. Они часто так сидели между чаем и ужином удлиняющимися весенними вечерами, поскольку обе весь день проводили дома, а хозяйственные обязанности были не особенно утомительными. Вполне естественно, что холостой и, очевидно, эксцентричный Аларик Лидгейт казался им интереснее соседей по другую руку, супружеской пары с тремя маленькими детьми, чьи жизни следовали привычному уже распорядку, хотя некогда сестры находили их чудаковатыми. Мистер Лидгейт нечасто показывался в саду, но всегда оставалась надежда, что он появится, особенно когда потеплеет. Внешность его была весьма многообещающей: высокий и худой, он выглядел довольно болезненно; и действительно поговаривали, что он ушел со службы в колониях по состоянию здоровья и поселился здесь в предместье, где унаследовал дом одного родственника. Очевидно, он должен был выполнять «легкую работу», что бы ни значило применительно к мужчинам это выражение, обычно ассоциируемое с женщинами высших слоев, которые не желают пачкать руки «тяжелой». Миссис Лидгейт не было и следа, зато имелась экономка миссис Скиннер, маленькая седенькая женщина с любопытно-возмущенным выражением лица, которая обычно носила крупные серьги с искусственным жемчугом.