Марк Хелприн - На солнце и в тени

Другой июнь, Кембридж, день окончания. Присутствовал отец – в старомодном костюме, который в те дни был далеко не единственным в своем роде. Во дворе, который теперь, через триста лет, помпезно именовался Театром трехсотлетия, порхали, оправдывая свое название, галстуки-бабочки, а утренний ветер заставлял молодые листья на деревьях аплодировать энергичнее, чем застенчивая толпа. После церемонии, которой Гарри почти совершенно не заметил, они немного посидели во дворе, пока тот пустел, затем отец дал ему указания, которых он не слышал, и уехал, чтобы успеть на поезд в Нью-Йорк. Гарри собирался остаться на две недели, пока не истечет его аренда, в течение которых будет спокойно жить, упаковывать вещи и думать, чем заниматься дальше. С дипломом в руках и в мантии, открытой для ветра, он торчал во дворе, пока громовая суета не подошла к концу, группы не распались и не исчезли, как лед, тающий в потоке воды, пока он сам не стал самым последним из отставших. Кроме одной или двух собак, как правило, лабрадоров, проходивших по двору, словно с официальной миссией, все ушли. Всю вторую половину дня по камню и кирпичу перемещались только лучи солнца, оживленными во дворе оставались только птицы. В почти полной тишине Гарри слышал звуки слабые и далекие: гул движения на Массачусетс-авеню, едва уловимое дуновение случайного ветерка, свист воздуха в крыльях садящихся птиц – тонкий звук, который, как только птица касается земли, прекращается, уступая место пульсирующей вибрации, настолько незначительной, что она, вероятно, порождается биением птичьего сердца. То давнее лето было захватывающим, как буря. Ничто за четыре года обучения не подготовило его к тишине двора Кембриджа, когда мирские дела куда-то переместились, и осталась лишь оболочка того, что было когда-то, вторя звуку океана, насыщенному красотами, которые предстают только одиночеству. Почти не шевелясь в своей черной мантии, впитывающей солнце, он оставался там из-за присутствия чего-то, что некогда заполняло это место и от чего он не мог оторваться. Сначала он думал о планах и задачах, о том, что надо сделать, а что отменить, но в конце концов после того, как нечто незаметно спустилось сквозь деревья, словно поток холодного воздуха, после того, как птицы, вытесненные с ветвей его прохождением, запрыгали по земле, словно недоумевая, у него вообще не осталось мыслей, просто осознание, тугое, как тетива самого мощного лука. Именно тогда он наконец понял, на языке, которого нельзя озвучить, что тот, кто один, никогда не одинок. И, приведенный к этому знанию вот так, с силой одновременно всемогущей и нежной, он был так же уверен в этом, как многие физики в лабораториях неподалеку были уверены в изящных законах природы, которые они так недавно разгадали.

Прислушиваясь, не идет ли поезд, словно это была его профессия, он оказался втянут в состязание на выносливость с солнцем, пока под вечер тени от холма не избавили его от этой борьбы, чтобы он мог заняться другой. Поезд был на западе. Не убоявшись обстрела союзников, он направлялся в Сен-Ло, везя на своих платформах танки и штурмовые орудия 17-й танково-гренадерской дивизии СС Гёца фон Берлихигена. Сам не зная почему, Гарри шевельнулся, услышав его, прежде чем понял, что услышал. А потом он действительно его услышал, и еще до того, как он уверился, что это такое, у него сильно забилось сердце. Когда тот стал ближе и громче, он почувствовал громыхание, а затем услышал резкие выдохи пара из-под поршней, которые, казалось, злобно и сбивчиво костерят сельскую местность.

Он посмотрел налево, направо и назад. Проверил оружие. В часы зноя он много раз мысленно репетировал, что будет делать, но сейчас начал слегка дрожать от страха. Однако это был тот страх, что всегда успешно преобразуется в устойчивое спокойствие. И он понимал, что ближайшие несколько минут могут стать для него последними. В какой-то миг, независимо ни от воли, ни от шансов на успех, верх в человеке берет что-то помимо собственно личности, действуя бок о бок и наполняя тело божественной легкостью или же терпя в этом полную неудачу.

Страх обратился в свет и тепло, когда Гарри увидел равномерные клубы пара, прочерчивающие облачно-белую линию на фоне неба над сараями и живыми изгородями к западу от моста. Подобно наступлению целой бригады, приближающийся поезд все привел в действие. Он навел карабин на одного из двух часовых, стоящих на восточной стороне моста. Они сошли с пути и смотрели в фару локомотива, следовавшего по небольшому изгибу железнодорожной линии. Гарри выстрелил в одного, а затем, не прошло и секунды, в другого. Оба повалились вперед, на рельсы рядом. Первый остался неподвижным и будет раздавлен поездом, другой откатился и упал в реку, где утонет. К этому времени Гарри застрелил двоих на западной опоре, которые, оглушенные поездом, слышали только приглушенные хлопки или, может, вообще ничего не слышали. По той же причине никто не выскочил из караулок.

Когда первый из тандема локомотивов выехал на мост, Гарри положил на плечо базуку, прицелился в котел и, следуя за ним гладким траверсом влево, нажал на спуск. Хотя он был близко, но все же достаточно далеко, чтобы задирать прицел, когда стрелял в часовых, однако для ракеты такого расчета не требовалось: это было оружие прямой наводки, без баллистической траектории. Она устремилась к своей ничего не подозревающей цели, прошла через каркас моста и ударила, а за ее детонацией последовало огромное сотрясение котла под давлением, который взлетел на воздух, тем самым усилив взрыв.

Гарри уже перезарядил базуку. Подняв ее, он наблюдал, как остатки ведущего локомотива опрокидывались набок на колею, с жалким визгом разрываясь о рельсы. Затем второй сошел с рельсов и полетел в реку, увлекая за собой три железнодорожных платформы, на которых стояли два штурмовых орудия «Штуг IV» и французский танк, обезображенный железным крестом. Со страшным шумом сошел с рельсов и весь остальной поезд, опрокидывая свои тяжелые платформы колесами кверху. Солдаты бросились вперед, задирая оружие, крича и не зная, куда стрелять. Некоторые смотрели вверх, думая, что подверглись нападению с воздуха.

Прицелившись в товарный вагон, накренившийся и наполовину свисающий над водой, Гарри выпустил вторую ракету. Солдаты, бежавшие под мостом, увидели ее и повернулись, только чтобы столкнуться со спрыгнувшими на землю охранниками из задней части поезда, но было слишком поздно. Ракета прошла через древесную стену вагона со стуком, какой производит стрела, попадая в соломенную мишень, а потом взорвалась. Отбросило даже Гарри. Он попал в вагон с боеприпасами, и тот, взорвавшись, обрушил в реку мост и все строения, а также несколько платформ позади него, груженных «Штугами IV».