Марк Хелприн - На солнце и в тени

Через полчаса усилий ему удалось полностью перекатиться на спину. Спустя некоторое время он, тяжело дыша, сумел повернуть голову и осмотреть выходную рану. Трудно было понять, что именно там происходит, потому что кровь, марля, плоть, ткань и грязь спутались в неразборчивую массу, которая была настолько горячей, что он чувствовал это левой стороной лица. «Боже», – сказал он самому себе, напуганный скоростью распространения инфекции.

Он не мог ни двигаться, ни защищаться, ни надеяться, что его найдут. Если его найдут немцы, его убьют. Случись фермеру найти и приютить его, убьют и фермера. Опасность того, что кто-то наткнется на него в этом месте, была невелика, если только у них не будет собак, как у немцев, и он прикидывал, как долго он сможет продержаться, а если продержится, то сможет ли отсюда выбраться. Он думал, что не сможет, и это было очень на него не похоже. Шок, истощение и болезнетворные микробы, свободно проникавшие в его раны на берегу реки, когда он полз по земле, в совокупности делали его менее оптимистичным. В детстве не раз лежавший со смертельным заболеванием, он знал, как прокладывает себе путь болезнь. Дело не просто в ослаблении воли, но в открытии больному видения вещей, которые нельзя видеть, когда жизнь так и бурлит, – ритмов, знаков, сигналов, огней и милостей, которые могут восприниматься только при угасании.

Хотя это, казалось, не имело никакого смысла, учитывая то, что он знал о своем ранении, он оказался так сильно подкошен, что засыпал и просыпался, не зная, сколько прошло времени, а затем невесть сколько времени бодрствовал. Но где-то в этих переходах он рассуждал сам с собой, спрашивая, нет ли у него еще одной раны. Чтобы выяснить это, он сначала пошевелил ногами, которые вроде были целы, а затем осмотрел руки, которые тоже оказались в порядке. Он расстегнул китель и ощупал себя под рубашкой. Грудь была невредима. Эти движения немного прибавили ему гибкости, позволив расширить осмотр. Занимаясь им, он сумел завести правую руку за спину, где сразу нащупал дыру в ткани. Продев в нее палец, он обнаружил, что она лишь предшествует небольшому отверстию в нижней части спины, которое еще не затянулось, хотя, казалось, не кровоточило. Вот почему он так недомогал. Одна пуля прошла насквозь, но другая застряла.

Он не мог сказать, где она засела и какие прервала процессы, но полагал, что она может его убить, – в те знаменательные годы и в ту знаменательную неделю это не стало бы особо заметным событием. Так легко может истечь жизненная сила. При открытии внутреннего канала, который должен оставаться закрытым, или закрытии того, который должен оставаться открытым, сила, некогда восхитительная и необычайная, становится слабостью. И в человеке, хотя его сила никогда не выйдет за пределы очень малой величины – он никогда не поднимет гору, не пробежит тридцать миль за час и не переплывет океан, – эта слабость в один прекрасный день обязательно станет бесконечной. Все солдаты, которых Гарри видел сраженными насмерть пулей или снарядом, мгновенно ввергались в вечность, откуда они пришли, и просто исчезали. Это сущностное состояние есть правда мира, а вся жизнь лишь ненадолго от него освобождает.

Поскольку он не мог уйти оттуда, где был, не мог лечиться и не мог узнать полную правду о своем состоянии и поскольку приближалась ночь и ему хотелось отдохнуть, Гарри сделал то, что надеялся никогда не делать. Не столько для облегчения боли, сколько для избавления от борьбы он вынул коробку с морфином, откупорил шприц и вонзил его в бедро, как его когда-то проинструктировали. Даже до того, как это подействовало, все изменилось. Он умышленно и с большим риском удалился от боя. Потому что знал, что силы могут прихлынуть обратно лишь в том случае, если все двери будут широко открыты, все шансы предусмотрены, а вера абсолютна. Когда морфий попал в кровь и начал уносить его прочь, он посмотрел на свои руки, которые стали бесплотными и невесомыми раньше всего остального, и понял, что исчезает.

Смерть приводит либо к отсутствию света, либо к его вездесущности. Однажды летней ночью во Франции Гарри Коупленд лежал в кустах, умирая от ран, которых не мог видеть. На несколько часов морфий сгладил трения и рассеял сожаления существования, расслабляя его для всего, что могло явиться, закрывая счета, расставляя точки над каждой i, перечеркивая каждую t, заводя все часы, запирая все двери, упаковывая все чемоданы и прощая все грехи. Единственное сожаление, которое оставалось и которого не мог стереть морфий, было о том, что он до сих пор не любил или не был любимым так, как всегда надеялся. Все величественные огни, воздушные и яркие, плавающие шары, лучезарные звезды были одиноки, и их не хватало. И именно здесь, глубоко в сияющем, залитом лунным светом лесу, он возжелал ангела, ибо все умирающие солдаты, где бы они ни были, нуждаются в ангеле, чтобы вознести их.

Майор и лейтенант 82-й дивизии явились в полевой госпиталь во Вьервиле где-то в июне. Как и многие десантники, они были высокими и крепкими, с удивительно спокойными и невыразительными лицами, как у банкиров и брокеров, имеющих дома в Скарсдейле или на Северном побережье. Майору было около тридцати, он курил трубку. Лейтенант был молодым неразговорчивым южанином. Гарри слишком устал, чтобы пытаться угадать, из какого он штата, и тем не менее первым делом по-думал о Джорджии.

Они несли стулья по центральному проходу между ранеными, держа их перед собой двумя руками, как чрезвычайно осторожные укротители львов. Затем поставили стулья рядом с койкой Гарри, придвинулись поближе, разговаривая с ним, как с иностранцем.

– Почему вы так говорите? – спросил он. – Я американец. Я понимаю по-английски.

– Простите, – сказал лейтенант, сделав извиняющийся жест рукой. – Мы просто хотели удостовериться, что вы слышите.

– Почему бы мне не слышать?

– Вы же ранены.

– Но не в голову же.

– Мы только что говорили, – строго, но без враждебности сказал майор, – с многими людьми в ужасно плохом состоянии. – Он наклонил голову вперед, как будто в поклоне. – Можете вы ответить на несколько вопросов?

– Конечно, – слабым голосом сказал Гарри. Силы, которые, как ему казалось до прихода этих двоих, у него есть, неожиданно его покинули, это было заметно по его внешнему виду, по дыханию и по тому, как у него время от времени закрывались глаза, словно хочет спать и вот-вот уснет.

– Вы были в церкви в Монмартен-ан-Грень?

– Я не знал, как называется это место.

– Во время расправы?

– И до, и после.

– Как вы туда попали? Это было вне пределов расположения вашей части.

– Я знаю.

– Вы сражались там, чтобы удержать город?