Марк Хелприн - На солнце и в тени

– У меня здесь не каток.

– Понимаете, – сказал Гарри, словно не сам это придумал, – мне нужно присутствовать на ужине, я же не могу выглядеть как бродяга.

– Тогда лучше не ходить.

– Благодарю вас, но это деловая встреча. Я не получу работу, если не пойду.

– Ступайте домой и найдите другие ботинки, – сказал сапожник. – Я вам не мать. – Гарри посмотрел на него. – У вас нет другой пары обуви? Тогда купите ее. – Гарри оставался неподвижен. – Что, не можете себе это позволить?

– У меня только пять долларов. Я отдам их вам, если вы почините мои ботинки прямо сейчас.

– Я сделаю это за три, – упорствовал сапожник, – но клей все равно не успеет высохнуть.

– Сделайте все, что можно. Если я получу работу, все расходы окупятся. Возьмите пять долларов. Я настаиваю.

Когда сапожник принялся за работу, Гарри уселся на сиденье для чистки обуви, раскрыл газету и, загородившись ею, продолжил наблюдать за дверью Вердераме, хотя время от времени бросал взгляд на колонки объявлений и киноанонсов. Он боялся углубиться в чтение, чтобы не пропустить то, ради чего там находился. Вскоре на экраны выйдет фильм «Дорогая Рут» с участием Уильяма Холдена и Джоан Колфилд – объявление об этом событии занимало всю страницу, как если бы это было второе пришествие Христа. Имена «Уильям» и «Джоан» были напечатаны над фамилиями крошечными буквами, но сами фамилии давались огромным прописным шрифтом, фамилия Холден стояла первой, так что, когда Гарри посмотрел на страницу – он мог позволить себе только беглый взгляд, – то подумал, что в фильме снимался некто Холден Колфилд [160], чье имя полностью напечатано заглавными буквами. Он прикинул, может ли у кого-то быть такое имя и сильно ли тот удивится, увидев его в газетах. Имя казалось реальным, казалось, оно принадлежит кому-то, кого могут знать Билли и Эвелин. Затем он перевернул страницу и забыл об этом.

В «Коже Коупленда» все механизмы требовалось очищать от масла. Масло, капающее или стекающее, могло попасть на поверхность кожи, или рука, коснувшись покрытого маслом металла, могла затем запятнать даже вощеную кожу, оставив темную отметину наподобие родинки. Родинки на коже людей часто являются признаком характера или символом красоты, но они совершенно неприемлемы на портмоне и портфелях, которые, будучи украшены таким образом, не находят покупателей, кроме разве что каких-нибудь чудаков. Необработанная поверхность кожи изначально светла и хорошо все впитывает, и следует избегать малейших пятен перед нанесением воска или окрашиванием, потому что на обработанной коже пятно становится только темнее. Это же относится к нитям, пропитанным и покрытым парафином. Поэтому «Кожа Коупленда» была богата лохмотьями – лоскутами, доставляемыми и забираемыми старьевщиками, – которыми усердно протирались все станки и все поверхности вблизи каждого станка, пока, например, тяжелые швейные машины не начинали сиять серебром в местах, изготовленных из хрома или нержавеющей стали, а все окрашенные детали блестели безукоризненно чистым, глубоким черным цветом, хотя из-за постоянной полировки и чистки стирались названия марок, нанесенные золотом на их металлические боковины и спинки. Эта привычка распространялась и на все остальное. «Кожа Коупленда» была самым чистым производством, которое Гарри когда-либо видел. Людям, посещавшим его цех, приходили в голову сравнения с Колумбовской выставкой [161]и ее блестящими двигателями, с Королевским флотом или сверкающими дворцами богачей, где, проведя пальцем по любому, самому неприметному завитку лепнины не обнаружишь и пылинки.

В мастерской сапожника все было наоборот. Крем для обу-ви, масло, воск, машинная смазка и пыль, образованная частицами кожи и резины, а также ржавчиной со стальных гвоздей, покрывала все вокруг черным или коричневым слоем, со стальными проблесками гвоздей, сверкавших повсюду, как слюда в скальной породе. Там, где свет падал на серебристые детали машин, они светились под смазкой, иногда отражая преломленные лучи и дробя их на миллионы крошечных линз, которых было больше, чем окон на Манхэттене.

Закончив, сапожник сказал:

– Клей не высох. За день он застынет, но обычно я в это время закрываюсь. Есть новые клеи, но кожа пористая… – В этот момент дверь на другой стороне улицы распахнулась, и, словно по пожарной тревоге, на улицу выбежали мужчины в шляпах и пальто, хотя для пальто было еще слишком тепло. Первые двое разошлись налево и направо, оглядели улицу и остались стоять на месте, меж тем как Вердераме, окруженный охранниками, спустился по ступенькам на тротуар и повернул направо. Затем все они быстро пошли прочь.

Яростно кашляя, Гарри извинился, вскочил с сиденья для чистки обуви и шагнул наружу в одних носках. Продолжая изображать приступ кашля, поскольку сапожник мог видеть его через окно, но без звука, Гарри смотрел, как пальто прошествовали по улице и повернули направо. Это было все, что ему нужно было узнать в тот день. Картина будет кропотливо собираться кусочек за кусочком. Но через несколько минут он обрадовался, что задержался присмотреть удобное место для наблюдения за тем участком улицы, куда свернула процессия, потому что на мостовой появились две машины: полированный черный «Кадиллак» и горбатый «Нэш». На передних сиденьях обоих автомобилей можно было узнать телохранителей, а на заднем сиденье «Кадиллака» – самого Вердераме, читавшего газету. Они спустились по Принс-стрит до МакДугал-стрит, где свернули за угол и скрылись из вида.

Кэтрин, которая никогда не делала прическу в парикмахерских, на следующий день сидела под сушилкой на углу Шестой авеню и Принс-стрит и притворялась, что читает «Город и деревню», на самом деле наблюдая из окна за движением на улице. Там не случилось ничего, о чем можно было сообщить, и она вернулась туда на следующий день, чтобы подстричь волосы.

– На сколько вы хотите их укоротить? – спросили у нее.

– Примерно на одну восьмую дюйма. Тонкие различия могут по-настоящему изменить внешний вид.

– Конечно, могут, – согласилась парикмахерша.

– Но чтобы действительно изменять внешность, надо иметь большую смелость.

– Совершенно верно!

– Вы согласны, что новые стили этого года предвещают чудесные перемены? – спросила Кэтрин.

– Да. После всех этих военных лет – серых, серых, серых, – должны, конечно же, настать перемены, давно пора. Во всяком случае, время пришло.

– Я предпочитаю классическую элегантность, – заявила Кэтрин. – А вы?

– Конечно, я тоже. Классика – это на все времена, это шикарно, это изысканно. Подавайте мне каждый день классику, а не все эти смехотворные эксперименты.

– О черт, – сказала Кэтрин. – Они проехали, а у меня волосы мокрые.