Марк Хелприн - На солнце и в тени

Впереди и сзади, справа и слева на ржавчине и охре пустыни видно было, как тонущие в темноте тысячи вооруженных людей спокойно забираются в самолеты, чтобы усесться рядами лицом друг к другу. Война, безумная и разбивающая сердца, отправляя их в вечность, тем не менее неизбежно обостряла ощущение того, что жизнь есть не что иное, как любовь. Двигатели завелись с таким шумом, что прощальные слова заменили жестами, а двери захлопнулись и задраились беззвучно. Они почувствовали, как напряглись тормоза, когда открылись дроссельные заслонки, а затем самолет медленно двинулся по полосе, чтобы занять очередь на взлет. Казалось, это никогда не кончится, но самолеты, стоявшие перед ними, в устойчивом ритме начинали разбег и с ревом проносились мимо. Затем и их самолет начал разворачиваться. Первые девяносто градусов заставили их занервничать. Следующие могли закончиться чем угодно, и с точностью чуть ли не до градуса они поняли, когда разворот прекратился. Большинство из них чувствовали, что все идет как надо, и двигатель взревел на полную мощность именно в тот миг, когда они ожидали. Корпус самолета задрожал, словно все его заклепки готовы были вот-вот выскочить, но чем больше он вибрировал, тем быстрее ехал, и вскоре понесся по взлетной полосе, следуя за другими самолетами, поднимавшимися в полутьме, словно оливково-серые сардельки.

Когда самолет оторвался от земли, его крутящиеся пропеллеры озарились случайной вспышкой выхлопных газов. Последним, что Таунсенд Кумбс увидел на свету, было призрачное сверкание вращающихся лопастей, похожее на плетеный золотой браслет. Вскоре они были над морем, которое, хотя вечер уже давно погрузился в фиолетовые и черные тона, каким-то образом сохраняло зеленовато-голубой отсвет там, где не было затенено мысом.

Тусклые красные огни в салоне высвечивали два ряда мужчин, увешанных разным снаряжением и одетых, точно дети, в комбинезоны. Часть привлекательности прыжка состояла в том, что внизу они смогут сбросить парашюты и ремни и двигаться только с оружием и вещмешками, к которым давно привыкли. Они знали, что могут умереть, но, по крайней мере, на земле они могли двигаться, а в движении был шанс выжить. Поскольку при каждом прыжке им словно давали новую жизнь, они жаждали поскорее выбраться из самолета. Едва сделав шаг в темноту, они начинали бороться. Поначалу по выражению их лиц, насколько можно было различить в красном свете, казалось, что они пребывают едва ли не в эйфории. Вдали от семей и готовые к смерти, они, однако, не выглядели обеспокоенными. Но к концу полета радость преобразилась в решимость.

Когда транспортные самолеты приблизились с моря к Геле, все встали и прицепили вытяжные фалы своих парашютов к тросу, идущему по центру салона. Все было проверено и перепроверено столько раз, что это привычное действие заставило их нервничать. Некоторые теперь начали бояться, и, хотя они были в меньшинстве, это напомнило о страхе другим, которые тоже стали для него уязвимы. Каждый хотел только одного – выпасть в прозрачный воздух. Инструктор дал ряд указаний, чтобы они оперативно покидали самолет, а также чтобы их отвлечь. Это помогло – неизбежность прыжка подняла их дух. А потом они услышали первые приглушенные хлопки. Сначала несколько впереди, затем еще и еще, и не прошло и минуты, как они стали раздаваться повсюду: впереди, сзади, внизу и вверху.

– Нам не говорили… – начал кто-то, но был прерван взрывом, который сшиб половину парашютистов на пол, меж тем как остальные покачивались, сбитые с толку. Осколки зенитного снаряда попали в самолет, в нескольких местах пробив обшивку, но не разорвав его на части, и он продолжал лететь.

– Садись! – крикнул инструктор, когда пилот принялся маневрировать, пытаясь уклониться от снарядов, что имело мало шансов на успех, зато гарантировало, что всех на борту затошнит.

– Сколько это может продолжаться? – спросил десантник, стоявший у открытой двери.

Таунсенд Кумбс, никогда не попадавший под зенитный обстрел, смотрел на Гарри, который тоже не бывал в такой передряге. Беззвучно, одними губами, Гарри велел ему успокоиться.

Затем, глядя в дверь, инструктор объявил гневным, срывающимся от досады голосом, достаточно громко, чтобы перекрыть раскаты зенитных залпов:

– Мы еще над морем. Это наши корабли по нам стреляют.

Слова «Господи» и «Иисусе» в самых разных сочетаниях произносились так часто, что узкий салон больше походил на неф церкви, чем на нутро алюминиевого самолета, который от множества попаданий рыскал и качал крыльями, меж тем как воздух пробивался через отверстия в его обшивке.

– Это американцы, они по нам и с берега стреляют. – Никто не понял, кто это сказал, но так оно и было, и, как только это прозвучало, страшный взрыв швырнул самолет на тридцать футов вверх и на пятьдесят вправо, оторвав кусок крыла и фюзеляжа. Неожиданно стена и пол салона исчезли, и вместо них появилась дыра пяти или шести футов длиной и трех или четырех футов шириной. В ней видна была только верхняя часть туловища Таунсенда Кумбса, который, как во сне, на мгновение завис в воздухе, прежде чем упасть вниз – в пустоту, к морю. Его лицо сохраняло то же выражение, что и до взрыва. Он спокойно смотрел перед собой широко открытыми глазами – ни гримасы, ни потрясения. Гарри не знал, жив или мертв был в тот миг юный Таунсенд Кумбс, остававшийся в шлеме и по-прежнему опутанный ремнями. А потом его втянул воздух, и он исчез. Он станет телеграммой, которая разобьет сердца тех, кто его любил, и будет храниться до их смерти, а возможно, и дольше, пока где-то кто-то, прочитав ее, не почувствует ничего или почти ничего. Он просто ушел, и у него не будет могилы. Через мгновение из пробоины хлынул холодный чистый воздух. Белые вспышки освещали пустое пространство и хлопающие куски металла. Не успев ни о чем подумать, Гарри бросился к двери. Инструктор вытолкнул его и еще с десяток других десантников почти всех сразу, как раз перед тем, как самолет разломился пополам и медленно закружился в воздухе. Пламя, охватившее его, погасло только после падения в море.

В ту ночь американские пушки сбили двадцать три американских самолета, на борту которых находились десантники 82-й воздушно-десантной дивизии. Гарри ударили по голове чьи-то ноги, но парашют раскрылся, и ветер пронес его над берегом, над американскими оборонительными рубежами, на территорию, удерживаемую дивизией Германа Геринга. Никто не видел, как он приземлился. Он был в безопасности. Почти машинально он свернул и спрятал парашют, привел оружие в готовность, подыскал себе первоначальное укрытие и окинул взглядом окрестности на 360 градусов. Сначала он не вполне отдавал себе отчет, где находится, что произошло и даже кто он такой. Только когда пульс начал успокаиваться, он стал понимать, что к чему.