Орхан Памук - Снег

– Что делает сейчас Фазыл?

– Хм… – ответил Неджип. Он странно посмотрел на Ка. – Читает в общежитии.

– Кто такая Хиджран?

– Как и нас, ее на самом деле зовут иначе. Но не она сама себя Хиджран назвала, это мы ее так назвали. Некоторые постоянно пишут ей любовные письма и стихи, но боятся отправить. Если бы у меня была дочь, я бы хотел, чтобы она была такая же красивая, умная и смелая, как она. Она – лидер девушек в платках, ничего не боится и очень яркая личность. На самом деле вначале, под влиянием своего отца-атеиста, она тоже не верила в Аллаха, работала моделью в Стамбуле, показывала по телевизору свой зад и ноги. Сюда она приехала, чтобы сняться в рекламе шампуня, которую тоже должны были показать по телевизору. Она шла по самой бедной и грязной, но самой красивой улице Карса – по проспекту Гази Ахмет Мухтар-паши, внезапно останавливалась перед камерой, одним движением распуская свои великолепные светло-каштановые, до талии, волосы, и, взмахнув ими, словно флагом, говорила: «Хотя прекрасный город Карс и полон грязи, мои волосы всегда сияют благодаря „Блендаксу“». Рекламу, видимо, должны были показать по всему миру, и весь мир должен был смеяться над нами. Две девушки из педагогического института, в котором тогда еще только начиналась война из-за платков, узнали ее, потому что видели по телевизору и на фотографиях в желтых газетах, где писали об ее скандальных историях с богатыми стамбульскими парнями, и втайне восхищались ею; они пригласили ее на чай. Хиджран пошла, чтобы посмеяться над ними. Там ей сразу стало скучно, и она сказала: «Раз уж ваша религия – да, так и сказала, не наша религия, а ваша религия – запрещает, чтобы волосы были видны, а власть запрещает их закрывать, вы тогда сделайте как этот – тут она назвала имя иностранной рок-звезды – побрейтесь наголо, а в нос повесьте железное колечко! Тогда весь мир обратит на вас внимание!» Наши девушки так растерялись, что вместе с ней стали смеяться над этой шуткой! Хиджран от этого осмелела и сказала: «Снимите кусок тряпки, который ведет вас в темноту Средневековья, с ваших красивых голов!» – и попыталась протянуть руку к платку самой растерянной из девушек и снять его, и вдруг рука осталась неподвижной. Она сразу же бросилась на землю и попросила у той прощения – ее брат, самый глупый из глупых, учится в нашем классе. На следующий день она снова пришла, и потом опять, и наконец присоединилась к ним, а в Стамбул больше не вернулась. Поверь мне, это она – та святая женщина, которая превратила платок в знамя политической борьбы угнетаемых мусульманок Анатолии, поверь мне!

– Тогда почему ты в своем рассказе ничего о ней не сказал, кроме того, что она была девственницей? – спросил Ка. – Почему Неджип и Фазыл, прежде чем убить друг друга, не догадались спросить у Хиджран, что она думает?

Наступило напряженное молчание, во время которого Неджип смотрел в сторону улицы, на медленно падающий из темноты снег, похожий на струящиеся стихи, своими прекрасными глазами, один из которых через два часа и три минуты будет выбит пулей.

– Вот она. Вот! – прошептал он затем.

– Кто?

– Хиджран! На улице!

Она входила с улицы. На ней был легкий лиловый плащ, на глазах темные очки, которые делали ее похожей на героиню фантастического романа, а платок на голове вовсе не походил на символ исламизма – просто самый обычный платок, который Ка видел с детства на тысячах женщин. Заметив, что молодая женщина идет прямо к нему, Ка встал, словно ученик, когда в класс входит учитель.

– Я сестра Ипек, Кадифе, – сказала женщина, мягко улыбаясь. – Все ждут вас на ужин. Отец попросил, чтобы я вас привела.

– Откуда вы узнали, что я здесь? – спросил Ка.

– В Карсе все всегда обо всем знают, – ответила Кадифе совершенно серьезно. – Главное, чтобы это «всё» было в Карсе.

На ее лице появилось печальное выражение, причину которого Ка понять не смог.

– Мой друг, поэт и писатель, – представил Неджипа Ка.

Они смерили друг друга взглядом, но руки друг другу не подали. Ка решил, что дело в том, что оба чувствуют себя не в своей тарелке. Когда намного позже он будет восстанавливать в памяти все происшедшее, то сделает вывод, что два исламиста не пожали друг другу руки из-за того, что женщине надлежит прятать свое тело от мужчин. Побледневший Неджип смотрел не отрываясь на Хиджран, пришедшую из космоса, но Кадифе с виду была такой обычной, что из всех мужчин в кофейне на нее даже никто не обернулся. К тому же она была не такой красивой, как старшая сестра.

Но когда Ка шел с ней под снегом по проспекту Ататюрка, он чувствовал себя очень счастливым. Он находил ее привлекательной, потому что мог разговаривать с ней, глядя в ее простое и чистое лицо, обрамленное платком (не такое красивое, как лицо ее сестры), в ее карие, как у сестры, глаза; при этом он думал, что в этот момент предает Ипек.

Сначала они разговаривали о погоде, с совершенно неожиданными для Ка подробностями. Кадифе была в курсе даже таких нюансов, которые могут знать только пожилые люди, заполняющие свои дни новостями по радио, чтобы хоть как-то отличать их один от другого. Она рассказала, что холодный воздушный фронт с низким давлением, пришедший из Сибири, продержится еще два дня и что если снегопад не прекратится, то дороги еще два дня нельзя будет расчистить; что в Сарыкамыше высота снежного покрова достигла 160 сантиметров; что жители Карса не верят метеорологам: по самому распространенному здесь слуху, власти всегда завышают температуру воздуха на 5–6 градусов, чтобы у людей не портилось настроение (но Ка не должен никому рассказывать об этом). В детстве, в Стамбуле, они с Ипек всегда хотели, чтобы снега было побольше: снег пробуждал в них ощущение, что жизнь прекрасна и скоротечна, и заставлял их чувствовать, что на самом деле, несмотря на всю враждебность, люди симпатизируют друг другу и что вселенная и время – широки, а мир человека – узок. Поэтому, когда шел снег, люди старались держаться вместе. Снег словно бы прикрывал собой злобу, алчность, вражду и сближал людей.

Они немного помолчали. Когда они безмолвно шли по проспекту Шехита Дженгиза Топеля, где уже закрылись все магазины, им не встретилось ни единой живой души. Ка почувствовал, что ему одновременно и приятно, и тревожно идти под снегом рядом с Кадифе. Он вперил взгляд в свет витрины в конце улицы, словно боясь, что если повернется и еще подольше посмотрит в лицо Кадифе, то влюбится и в нее тоже. Был ли он влюблен в ее сестру? Умом он хотел безумно влюбиться и сознавал это. Дойдя до конца улицы, они увидели, что вся театральная труппа во главе с Сунаем Заимом выпивает перед спектаклем, за двадцать минут до начала представления, в маленькой и тесной пивной «Неше» [38], за светящейся витриной, на которой было написано: «По причине вечернего театрального представления встреча с кандидатом от партии „Свободная Отчизна“ господином Зихни Севюком переносится»; они пили жадно, так, словно пьют в последний раз в жизни.