Орхан Памук - Снег

Как только Ка вышел из чайной, на заснеженном тротуаре он наткнулся на Мухтара. Мухтар, в задумчивости куда-то спешивший, увидел его, но под густым крупным снегом словно бы не сразу понял, что это Ка, а Ка сначала захотел от него улизнуть. Оба одновременно сделали над собой усилие и обнялись как старые друзья.

– Ты передал Ипек то, что я просил? – спросил Мухтар.

– Да.

– Что она сказала? Иди сюда, давай посидим в этой чайной, расскажешь.

Несмотря на военный переворот, на побои, полученные от полиции, на то, что провалилось дело с выборами в мэры, он вовсе не выглядел удрученным.

– Почему меня не арестовали? Потому что выборы будут проведены, стоит только снегу закончиться, дорогам открыться, а военным вернуться в казармы, скажи это Ипек! – сказал он, когда они сидели в чайной.

Ка кивнул. И спросил, нет ли новостей о Ладживерте.

– Я первый позвал его в Карс. Раньше он всегда, когда приезжал сюда, останавливался у меня, – сказал Мухтар с гордостью. – С тех пор как стамбульская пресса причислила его к террористам, он уже не ищет нас, когда приезжает, чтобы не нанести вред нашей партии. Я самым последним узнаю о том, что он делает. Что Ипек сказала в ответ на мои слова?

Ка сказал, что Ипек не дала конкретного ответа на новое предложение Мухтара о замужестве. А Мухтар отреагировал на это с таким многозначительным видом, будто это был какой-нибудь особенный ответ, и сказал, что хочет, чтобы Ка знал, какая чувствительная, какая тактичная и понимающая женщина его бывшая жена. Он очень раскаивается сейчас, что в трудный период своей жизни неправильно вел себя с ней.

– Когда вернешься в Стамбул, ты отдашь собственноручно Фахиру стихи, которые я тебе дал, правда? – спросил он потом.

Когда Ка утвердительно кивнул, на лице Мухтара появилось жалостливое и грустное выражение. Смущение, которое Ка испытывал по отношению к Мухтару, сменялось чем-то средним между отвращением и жалостью, и вдруг он увидел, что тот достал из кармана газету.

– Если бы я был на твоем месте, то так спокойно не гулял бы по улицам, – сказал Мухтар с удовольствием.

Ка выхватил у него из рук и одним махом прочитал завтрашний номер газеты «Серхат шехир», на котором еще не просохла краска: «Успех актеров-революционеров»… «Спокойные дни в Карсе», «Выборы перенесены», «Граждане довольны восстанием…»

Потом он прочитал статью на первой полосе, на которую указал Мухтар:

О всеобщем интересе к тому, что делает так называемый поэт Ка в эти сложные дни в нашем городе. Рассказ о так называемом поэте, опубликованный в нашем вчерашнем номере, вызвал бурный отклик у жителей Карса

Мы многое слышали о так называемом поэте Ка, который вчера, в середине кемалистского представления, разыгранного на сцене великим актером Сунаем Заимом и его друзьями при воодушевленном участии народа, представления, принесшего в Карс мир и спокойствие, прочитал свои непонятные и неприятные стихи, испортившие людям настроение. В наши дни, когда мы, жители Карса, духовно близкие друг другу и много лет жившие душа в душу, оказались втянуты внешними силами в братскую распрю, когда наше общество искусственно раскололи на сторонников религии и сторонников светских порядков, на курдов, турок и азербайджанцев, когда вновь зазвучали утверждения о геноциде армян, которые давно пора предать забвению, – среди нас, словно шпион, внезапно появился этот запятнанный человек, когда-то сбежавший из Турции и много лет живущий в Германии. Это не могло не породить у людей вопросы. Правда ли, что этот поэт сказал, встретившись два дня назад на нашем вокзале с юношами из училища имамов-хатибов, которые, к сожалению, склонны поддаваться различным провокациям: «Я атеист, я не верю в Аллаха, но и совершать самоубийство не собираюсь, и вообще Аллаха нет»? Когда он говорит, что «дело интеллектуала – злословить о святынях нации», и отрицает Аллаха – это и есть европейское свободомыслие? То, что ты кормишься на немецкие деньги, еще не дает тебе права попирать веру нации! Или же ты прячешь свое настоящее имя, потому что стесняешься, что ты – турок, и используешь в подражание европейцам псевдоним Ка? Как с сожалением сообщили позвонившие в нашу редакцию читатели, этот безбожник, подражающий Западу, приехал в наш город в эти трудные дни с целью посеять смуту между нами, он подстрекал народ к бунту, стучался в самые бедные двери в самых нищих кварталах и даже замахнулся на то, чтобы порочить Ататюрка, который даровал нам эту родину, эту республику. Всему Карсу интересно, почему этот так называемый поэт, который остановился в отеле «Кар-палас», приехал в наш город. Молодежь Карса покажет богохульникам, отрицающим Аллаха и пророка (Да благословит его Аллах и приветствует!) их место!

– Двадцать минут назад, когда я проходил мимо, оба сына Сердара еще только печатали газету, – сказал Мухтар с удовольствием – не столько потому, что сочувствовал беде и страху Ка, а скорее как человек, нашедший интересный предмет для разговора.

Ка почувствовал себя очень одиноким и еще раз внимательно прочитал статью.

Когда-то, когда Ка мечтал о блестящей литературной карьере, он думал, что вследствие модернистской новизны, которую он привнесет в турецкую поэзию (сейчас это патриотическое понятие казалось Ка смешным и жалким), он подвергнется множеству нападок и обширной критике и эта враждебность и непонимание сделают его известным. Затем он стал более-менее известным, но с такой агрессивной критикой столкнулся впервые, да и выражение «так называемый поэт» его задело.

Мухтар предупредил Ка, чтобы он не ходил в открытую, как мишень, и оставил его одного в чайной. Страх быть убитым охватил все существо Ка. Он вышел из чайной и задумчиво побрел под огромными снежинками, падающими с чарующей неторопливостью, как в замедленной съемке.

В годы ранней молодости умереть ради политической или интеллектуальной идеи, отдать свою жизнь за написанное другим человеком было для Ка высшей ступенью духовного совершенства, которой только можно достичь. К тридцати годам, наблюдая за тем, как глупо живут и расстаются с жизнью многие его друзья и знакомые – умирают под пытками во имя вздорных или даже дурных принципов, гибнут на улице от рук молодчиков из правых банд, в перестрелках при попытке ограбления банка или, что еще хуже, по неосторожности взрывают в своих руках ими же самими сделанные бомбы, – Ка отдалился от этих убеждений. Годы, которые он был вынужден провести в Германии из-за политических взглядов, которые более не разделял, основательно разорвали в сознании Ка связь между политикой и самопожертвованием. Когда он, находясь в Германии, читал в турецких газетах, что такой-то журналист был убит по политическим причинам и очень возможно, что исламистами, Ка чувствовал гнев из-за происшедшего и уважение к убитому, но восхищаться им уже совсем не получалось.