Орхан Памук - Снег

В дверь постучали, и Ка был поражен, увидев перед собой Ипек.

– Я все время думаю о тебе, не могу уснуть, – сказала она, входя.

Ка сразу понял, что они будут любить друг друга до утра, не обращая внимания на Тургут-бея. Возможность обнимать Ипек, не испытывая боли ожидания, – в это невозможно было поверить. Пока они были всю ночь близки, Ка понял, что существует некое место по ту сторону счастья и что ему самому не хватает жизненного и любовного опыта, который был у него до того дня, чтобы чувствовать это пространство вне времени и вне страстной любви. Впервые в жизни он чувствовал себя настолько спокойно. Он забыл сексуальные образы, которые держал наготове в уголке своего сознания, когда прежде занимался любовью, забыл желания, позаимствованные из порнографических журналов и фильмов. Пока он телом любил Ипек, он слышал музыку, которой раньше в себе не замечал, и двигался в гармонии с ней. Он то и дело начинал дремать, видел, что бежит во сне, в котором царит райская атмосфера летних каникул, видел, что он бессмертен, что ест нескончаемое яблоко в падающем самолете, и, почувствовав пахнущую яблоком жаркую кожу Ипек, просыпался, с очень близкого расстояния в бледном желтоватом свете уличных фонарей и снежном свете, падающем с улицы, смотрел в глаза Ипек и, увидев, что она проснулась и безмолвно смотрит на него, чувствовал, что они лежат, словно два бок о бок отдыхающих кита на отмели, и замечал тогда, что их руки сплетены.

В тот миг, когда она проснулась, они встретились взглядами, и Ипек сказала:

– Я поговорю с отцом. Я поеду с тобой в Германию.

Ка не мог уснуть. Он просматривал всю свою жизнь, словно счастливый фильм.

В городе раздался взрыв. Кровать, комната, отель внезапно покачнулись. Издалека послышались звуки пулеметных очередей. Снег, укрывший город, смягчал шум. Они прижались друг к другу и молча стали ждать.

Позже, когда они проснулись, звуки выстрелов уже прекратились. Ка два раза вставал из жаркой постели и курил, ощущая на влажной от пота коже холодный как лед воздух, идущий от окна. В голову не приходило ни одного стихотворения. Он был счастлив, как никогда в жизни.

Утром он проснулся от стука в дверь. Ипек рядом не было. Он не мог вспомнить, когда уснул в последний раз, о чем они в последний раз разговаривали с ней, когда прекратились звуки выстрелов.

В дверях стоял портье Джавит. Он сказал, что в отель пришел какой-то офицер, который сообщил, что Сунай Заим приглашает Ка в штаб, и сейчас ждет его внизу. Ка не стал торопиться и побрился.

Пустые улицы Карса показались ему еще более чарующими и красивыми, чем вчера утром. В верхней части проспекта Ататюрка он увидел дом, где была разбита дверь, выбиты стекла и весь фасад был в дырах и выбоинах.

В швейном ателье Сунай сказал, что в том доме был проведен теракт с участием террориста-смертника.

– Бедняга додумался по ошибке войти не сюда, а в один из домов в верхней части города, – сказал он. – Его разорвало на куски. До сих пор не могут понять, кто он – исламист или из РПК?

Ка видел в Сунае проявление детской черты, свойственной известным актерам: слишком всерьез воспринимать роли, которые они играют. Сунай побрился и выглядел чистым, свежим и бодрым.

– Мы поймали Ладживерта, – сказал он, глядя в глаза Ка.

Ка инстинктивно захотелось спрятать радость, которую принесла ему эта весть, но это не укрылось от взгляда Суная.

– Он плохой человек, – сказал он. – Совершенно ясно, что это он приказал убить директора педагогического института. С одной стороны, он рассказывает всем, что против самоубийств, а с другой стороны, организовывает глупых, несчастных парней, чтобы устраивать террористические атаки с участием смертников. Управление национальной безопасности уверено, что он приехал сюда со взрывчаткой, которой хватит, чтобы на воздух взлетел весь Карс! В ночь переворота он устроил так, что они потеряли его след. Спрятался так, что никто не знал. Ты, конечно же, знаешь о том смешном собрании, которое вчера вечером состоялось в отеле «Азия».

Ка картинно покачал головой, словно они участвовали в какой-то пьесе.

– Моя задача в жизни вовсе не заключается в том, чтобы наказать этих преступников, радикалов и террористов, – сказал Сунай. – Есть пьеса, которую я мечтаю поставить уже много лет, и я сейчас здесь для этого. Есть один английский писатель по имени Томас Кид. Шекспир стащил своего «Гамлета» у него. Я открыл одну несправедливо забытую пьесу Кида под названием «Испанская трагедия». Эта пьеса о кровной вражде и мести. Мы с Фундой уже пятнадцать лет ждем подходящего случая, чтобы сыграть ее.

Ка картинно, низким поклоном, поприветствовал вошедшую в комнату Фунду Эсер и увидел, что женщине, курившей сигарету через длинный мундштук, это понравилось. Ка даже не успел спросить, о чем пьеса, как супруги кратко рассказали о ней.

– Я упростил пьесу, чтобы она понравилась и была в назидание нашим людям, – сказал затем Сунай. – Когда мы будем ее играть завтра в Национальном театре, ее увидят зрители и весь Карс в прямой трансляции.

– Я бы тоже хотел посмотреть, – сказал Ка.

– Мы хотим, чтобы в пьесе играла и Кадифе… Фунда будет ее коварной соперницей… Кадифе выйдет на сцену с покрытой головой. А затем внезапно откроет перед всеми голову, восстав против глупых обычаев, ставших причиной кровной вражды. – Сунай сделал наигранное движение, словно с волнением скидывал с головы невидимый платок.

– Опять будут беспорядки! – сказал Ка.

– Об этом не беспокойся! Сейчас у нас есть военная сила.

– Да ведь и Кадифе не согласится, – сказал Ка.

– Мы знаем, что Кадифе влюблена в Ладживерта, – сказал Сунай. – Если Кадифе откроет голову, я сразу отпущу Ладживерта. Они вместе убегут куда-нибудь далеко и будут счастливы.

На лице Фунды Эсер появилось покровительственное и нежное выражение, свойственное добросердечным тетушкам, радующимся за счастье сбежавших вместе молодых влюбленных из турецких мелодраматических фильмов. Ка на какой-то миг представил себе, что с той же нежностью она могла бы отнестись и к его отношениям с Ипек.

– И все же я сомневаюсь, что Кадифе сможет снять платок во время прямой трансляции, – помолчав, сказал он.

– Мы подумали, что в создавшейся ситуации один ты сможешь ее убедить, – сказал Сунай. – Для нее заключить с нами сделку все равно что заключить сделку с самым большим дьяволом. Между тем она знает, что ты признаешь правоту девушек-самоубийц. И еще ты влюблен в ее старшую сестру.

– Нужно убедить не только Кадифе, но и Ладживерта. Но сначала нужно поговорить с Кадифе, – сказал Ка. Из головы у него никак не выходила простота и грубость фразы «И еще ты влюблен в ее сестру».