Элизабет Мэсси - Версаль. Мечта короля

– Делайте, что вам угодно! – сказал Лувуа, вырывая свою руку.

– Его величество король! – послышался голос распорядителя трапез.

Обед в Версале всегда был своеобразным спектаклем. Однако сегодня этот спектакль был рассчитан главным образом на новоприбывших гостей. Людовик задался целью произвести на них неизгладимое впечатление и все продумал заранее. Были отобраны самые красивые и расторопные слуги. Придворным было велено почаще улыбаться и говорить любезности. Были выбраны самые изысканные блюда и редкие вина. Королевский стол стоял на возвышении. За ним, помимо Людовика, сидели Мария Терезия, мадам де Монтеспан, Генриетта, Филипп Орлеанский и Шевалье. Говорили о дворце, о чудесах здешней кухни и об особом очаровании вечера по сравнению с другим временем дня.

– Оказывается, в Версаль приехал твой друг Паскаль де Сен-Мартен, – сказал Людовик, поворачиваясь к брату. – Он внял твоим приглашениям?

Филипп взял с тарелки кусочек рокфора, понюхал, облизал.

– Это был его собственный выбор. И теперь выясняется, что ему негде спать.

– Мы непременно найдем ему место.

Сыр вернулся на тарелку.

– Твои строители недовольны. Позволь мне поговорить с ними, – предложил Филипп.

– Я не настроен беседовать за обедом о политике. И меньше всего – с тобой.

– Эти люди – мои бывшие солдаты. Они ходили со мной в атаку и беспрекословно выполняли мои приказы. Быть может, я сумею убедить их вернуться к работе.

Людовик отхлебнул вина из бокала.

– Завтра мы отправимся в лес на охоту.

– Ты игнорируешь мое предложение?

– Да. И я рад, что ты это заметил.

Дыхание Филиппа стало резким и прерывистым, как после быстрого бега.

– Мой дом находится всего в двух с половиной лье отсюда! Если я ничем не могу быть тебе полезен, если у тебя нет для меня никакой достойной должности, кроме должности младшего брата короля, зачем мне оставаться в Версале? Вернувшись в уют своего дома, я и там останусь твоим братом. А если тебе захочется меня увидеть, запусти фейерверк, и я примчусь.

– Я хочу, чтобы ты оставался здесь, – ответил Людовик. – Мое желание – само по себе весомая причина.

Король продолжил трапезу, вонзив нож в кусок оленины.

Мадам де Монтеспан, наблюдавшая за Генриеттой, не выдержала и коснулась ее руки:

– Дорогая, вы за это время не съели ни кусочка. Если отказываться от еды, то у вас не будет сил на другие радости жизни.

– Спасибо за ваше участие, Атенаис, но мне что-то не хочется есть, – устало улыбнулась Генриетта.

– Генриетта, я хорошо знаю эту вашу особенность. Нужно заставить себя съесть что-нибудь, иначе вы можете уменьшиться в размерах и исчезнуть.

Эти слова не заставили Генриетту взяться за еду. Она продолжала смотреть в тарелку.

Обеды в Версале нередко затягивались до самого вечера. Так было и сегодня. Придворные и гости весело болтали, флиртовали и перемигивались. Слышался смех и возгласы. Герцог Кассельский, надевший свой лучший камзол, несколько раз пытался примкнуть к разговорам придворных, но его подчеркнуто не замечали. Тогда он перебрался в дальний угол, где сидел с гордо поднятой головой. Герцог умел владеть собой, и потому недовольство и злость, бурлившие в нем, не прорывались наружу.

А за одним из столов в центре зала Беатриса с гордостью поглядывала на свою красавицу-дочь, отдавая при этом должное баранине и заварному крему. Софи удавалось насыщать не только желудок, но и глаза, которые жадно пожирали блеск и великолепие обеденного зала, а также наряды и драгоценности придворных дам. Ее взгляд остановился на Рогане. Тот, почувствовав, что на него смотрят, улыбнулся и кивнул. Софи, покраснев, отвернулась.

– Мама, помнишь, в детстве ты рассказывала мне разные истории из жизни знати? Ты называла их правдивыми, и я тебе верила. Но почему я должна тебе верить сейчас?

– Куколка моя, ты выбрала неподходящее время и место для подобных разговоров, – отчеканила Беатриса, не переставая улыбаться.

– Кто я на самом деле? – не унималась Софи. – Кто мы такие?

– Тише ты! – шикнула Беатриса, ущипнув под столом дочь. – Неужели ты хочешь все испортить?

– Я хочу знать крупицу правды о себе.

– Этой крупицы, дорогая, было бы достаточно, чтобы тебя повесили.

Софи посмотрела в сторону королевского стола.

– А Шевалье? Он действительно твой кузен или родство с ним – тоже твоя ложь?

– Шевалье верит лишь в то, что находится у него под носом. У него все измеряется выгодой. Пока ему выгодно, он останется нашим другом и сохранит наше положение при дворе… По крайней мере, так было до тех пор, пока король не потребовал подтверждения дворянских титулов.

– Если мы не сумеем его убедить, что тогда?

– Мы будем делать все возможное и невозможное, чтобы выжить.

Софи уткнулась в тарелку, на которой лежали ломтики груши, но слова матери отбили у нее аппетит. Она снова принялась блуждать глазами по залу и вдруг увидела, что герцог Кассельский пристально смотрит на нее. Как некогда, в замке герцога, Софи показалось, что ее вот-вот стошнит.

Вскоре к их столу подошел улыбающийся Фабьен Маршаль.

– Вы замечательно выглядите, – сказал он Беатрисе, приветствуя ее поклоном.

– Благодарю вас, господин Маршаль, – ответила она, кокетливо поправляя волосы. – Вы очень любезны.

Голос Беатрисы звучал весело и непринужденно. Она тоже умела владеть собой.

Версальский публичный дом находился на самой окраине городка. При всей внешней неказистости и даже убогости, заведение не могло пожаловаться на отсутствие посетителей. Посетителей влекли сюда не только телесные утехи, но и опиумная курильня. Она помещалась в самом конце, в темной комнате с низкими потолками, где пахло выпивкой, дымом, потом и похотью.

Голова Монкура покоилась на коленях толстой шлюхи. Он покуривал опиум, а девица рукой ублажала его «мужскую снасть». Затяжки совпадали с ее движениями. Возбуждение нарастало, пока Монкур не застонал и не выгнул спину, предвкушая кульминацию.

Помимо Монкура и его случайной подружки, в курильне находилось еще несколько мужчин. У каждого на коленях сидело по шлюхе. Но двоим, похоже, было не до их подружек с ярко накрашенными губами. Даже здесь они говорили о делах.

– Вот я – сборщик налогов, – жаловался один другому. – На дорогах по-прежнему разбой, из-за чего король терпит убытки. Но я-то тут при чем? С меня какой спрос? Вон их сколько понабрали, охранничков дорожных. В красивые мундирчики нарядили. А толку? Дорога на Париж как была опасной, так и осталась. Ограбить могут любую карету, любую повозку. Если королевская охрана не может обезопасить дороги, какой здравомыслящий сборщик налогов отважится по ним ездить?

Услышав это, Монкур позабыл про все утехи. Отбросив трубку с опиумом и не обращая внимания на призывы толстухи, он поспешно застегнул штаны и подошел к говорящим: