Джоан Робинсон - Когда здесь была Марни

Миссис Пегг подтолкнула девочку внутрь чего-то, что смутно напоминало буфет, но на деле оказалось узкой и крутой винтовой лестницей.

– Вот мы и на месте! – сказала она, одолев подъем. – Не королевские покои, конечно, но тут чисто и очень славно, да и перина отменная. Устраивайся, утеночек, и спускайся к нам, как будешь готова. А я пока чайник поставлю.

Анна окинула взглядом тесную комнатку с белеными стенами, низким покатым потолком и всего одним окошком, сидевшим так близко к полу, что если не нагнешься, то наружу и не выглянешь. Окно выходило во дворик, окруженный опять-таки белеными стенами. В дальнем его конце виднелась отдельная будка туалета с длинным жестяным умывальником на стене. Вдали расстилались поля.

Над кроватью висела картина в рамке. Не совсем картина – кусочек ткани с образцами разных вышивальных стежков красными и синими нитками. Крестиком был вышит синий якорь и над ним надпись: «Все испытывайте, хорошего держитесь» [2].

Девочка уставилась на нее с некоторым недоверием. Все дело было в слове «хорошее». Нет, не то чтобы Анна отличалась особо зловредным поведением. Напротив, в ее школьных табелях в графе «поведение» обычно значилось твердое «хорошо». Просто… не было чувства принадлежности к этому понятию. Ну не чувствовала она себя хорошей и доброй.

Все же она опасливо сказала себе, что комнатка впрямь милая. Простенькая, но славная. И лучше всего, что здесь стоял тот же запах, который она отметила еще внизу. Теплый такой, насиженный и очень приятный. Ничего общего с городским запахом мастики. Или этой надоевшей хлорки в школе.

Она повесила плащ на деревянный гвоздь за дверью. Постояла некоторое время посреди комнаты, затаив дыхание и прислушиваясь. Идти вниз не хотелось, но не было и уважительной причины задерживаться. Анна мысленно досчитала до шести, тихонько кашлянула и спустилась.

– А вот и наш колокольчик, – встретил ее мистер Пегг. Сидя в своем кресле, он пристально вглядывался снизу вверх. – Ух ты, как выросла-то! Прямо совсем взрослая барышня! Верно, Сьюзан?

Анна присмотрелась к его морщинистому и обветренному лицу. Бледно-голубые маленькие глазки прятались под лохматыми нависшими бровями.

– Здравствуйте, – серьезно сказала она и протянула ему руку.

– Колокольчик наш! – Мистер Пегг взял ее руку, рассеянно похлопал. – Как твоя мачеха поживает?

Анна покосилась на миссис Пегг.

– Твоя матушка, – немедленно поправила та. – Сэм спрашивает, в добром ли она здравии.

– Моя мама умерла, – чопорно ответила Анна. – Давным-давно. Я думала, вы знаете.

– Да, да, девочка. Как же нам не знать, – с грубоватой лаской проворчал Сэм. – И твоя бабушка, как ни прискорбно. – Аннино лицо одеревенело вконец, а он продолжал: – Я и говорю вот, мачеха твоя. Миссис Престон. Нэнси Пиггот, как она раньше звалась. Она ж теперь мачеха твоя, или как? Нэнси Престон, она тетка что надо. Сердце у нее всегда доброе было. И тебе она, спорю на что угодно, за добрую мамку. Небось держится молодцом?

Анна ответила официальным тоном:

– У нее все в порядке, спасибо.

У Сэма из уголков глаз разбежались морщинки.

– Только тебе не нравится, что я ее в мамки твои записал, верно?

– А кому же понравится! – сказала миссис Пегг. – Мачеха, матушка – теперь так не выражаются. Ты небось называешь ее «ма», ведь так, милая?

– Я говорю «тетушка», – ответила Анна. Подумала и добавила: – Иногда.

Трудно было объяснить, почему она большей частью не называла миссис Престон вообще никак. Какая в этом нужда, если в доме у них не очень-то многолюдно? Там был только мистер Престон, называвший жену «Нэн». И еще Рэймонд, взрослый, работавший в банке. Он называл свою мать «маманей» и еще по-современному «ма». По мнению Анны, «маманя» звучало как-то глуповато.

Она стояла перед креслом мистера Пегга, томясь и не зная, что еще сказать.

Миссис Пегг пришла ей на выручку.

– Как ее ни зови, а она тебе все равно вместо матери, – обычным своим уютным тоном сказала хозяйка дома. – Ну а ты, я уверена, в глубине души любишь ее почти как маму родную, верно ведь?

– Верно! – сказала Анна. – Даже больше…

Глаза неожиданно защипало: она вспомнила, как миссис Престон бежала по платформе, напоминала ей про открытку…

– Ну и хорошо, – сказала миссис Пегг.

– Мне открытку надо послать, – выговорила Анна. Голос прозвучал громче, чем следовало, уж очень она боялась, как бы он не сорвался. – Я все напишу, а вы мне покажете, где бы ее отправить?

Миссис Пегг пообещала. Открытку можно написать в передней комнате, пока будет готовиться чай.

– Пойдем, покажу! – Она разгладила ладонями подол платья и повела Анну в комнату по другую сторону коридора. – Вон там столик. У окошка.

В небольшой комнате, заставленной мебелью, царила полутьма. Миссис Пегг отдернула занавески, убрала с бамбукового столика пальму в горшке. Потом восторженно склонилась над большой белой вазой, полной розовых и голубых искусственных цветов, занимавшей половину подоконника.

– Прелесть, не правда ли? – Она сдула пыль с пластмассовых лепестков. – Никогда не завянут!

Полюбовалась, концом подола обмахнула фестончатый край продолговатой вазы. Улыбнулась Анне, вышла и прикрыла за собой дверь.

Анна огляделась. Похоже, это была лучшая комната в доме Пеггов. Осторожно, на цыпочках, она прошла по гладкому линолеуму и скользкому коврику у камина. Дома тоже была гостиная – ее в основном использовали по выходным или когда гости приходили. Только эта комната была совсем иной.

Сев за бамбуковый столик, она достала открытку, адресованную «Миссис Стэнли Престон, дом 25 по Элмвуд-Террас, Лондон». Перевернула другой стороной и стала писать:

Доехала благополучно. Здесь очень хорошо. В моей комнате косой потолок и окно у самого пола. И пахнет здесь не так, как дома. Я забыла спросить: можно мне каждый день шорты носить, если не иду никуда, где нужно одеться как-то по-особенному?

Анна помедлила, ей вдруг захотелось приписать нечто более теплое, искреннее, чем обычное «С любовью, Анна». Что именно? Она не знала.

Из кухни доносились приглушенные голоса.

– Бедняжечка, – говорила Сэму миссис Пегг. – Совсем малюткой потерять маму… и бабушку! То-то она такая бледненькая, худенькая и невеселая… А впрочем, думается, мы отлично поладим. Что-то засиделась она там со своей открыточкой. Может, мне ей намекнуть, что чай давно заварился?

Анна все грызла ручку, сидя в гостиной. Снаружи, наполовину загороженный вазой с искусственными цветами, дремал на солнышке маленький сад. Над яркими чашечками цветов с гудением носились пчелы. Внутри по стеклам закрытого окна ползали мухи. Чувствуя себя такой же пленницей, Анна рассматривала пластиковые гортензии и пыталась сообразить, как бы сообщить миссис Престон, что она вправду любит ее… но чтобы при этом и обязательств особых не принимать…