Жасмин Варга - Мое сердце и другие черные дыры

Я хочу найти здесь Романа и не хочу. Хочу броситься ему на шею и прижать к себе, вдыхать его хвойный запах и целовать брызги веснушек на затылке. И хочу вдарить ему со всей силы по животу, отвесить звонкую оплеуху за предательство. За то, что соврал мне, за то, что решил умереть без меня. Но у меня не выйдет ни того, ни другого, если мы не найдем его вовремя. Подо мной подгибаются колени.

– Ты не думаешь, что он… – спрашивает миссис Франклин хриплым от слез голосом. Я вижу, как она глядит вниз с обрыва на реку Огайо, медленно текущую под нами. Сомневаюсь, что мы бы увидели его, даже будь он там. В воде, с головой, колотящейся о камни, с переломанным позвоночником, мягким, как тряпка. Я прогоняю эти мысли из головы.

Он не умер. Он не может умереть. Я задумываюсь: почувствовала бы я, если бы он умер? Узнала бы, поняла бы на каком-то клеточном уровне? Уловило бы мое тело энергию, покидающую его тело и рассеивающуюся в пространстве? В первый раз за сегодня я стискиваю руку миссис Франклин, отвечая на ее судорожное пожатие.

– Мы должны его найти. И найдем.

Не знаю, почему я так говорю, – это скорее мольба, чем обещание. Она отпускает мою руку и крепко обнимает меня. Я чувствую запах теста и ванили.

– Ты ангел.

Эти слова повергают меня в отчаяние. Я не ангел, наоборот: я могла бы предотвратить это, должна была предотвратить. Я уже хочу признаться ей во всем, как вдруг меня осеняет:

– Вы сказали, что дали Роману ключи?

Она кивает.

Я бегу обратно к машине, миссис Франклин за мной. Даже не пытаясь пристегнуться, я резко давлю на педаль газа, и мы с ревом уносимся от Крествилль-Пойнта. Восемь минут кажутся часами. Подъехав к дому, я резко тяну на себя ручник и выскакиваю из машины.

Из-под двери гаража просачивается запах выхлопных газов, слышен слабый гул мотора. Дверь не поддается. Я в отчаянии пинаю ее.

Миссис Франклин за моей спиной вскрикивает и бежит к дому. Я все колочу по металлу, пока она не выбегает из дому, держа в трясущихся руках пульт и лихорадочно нажимая кнопку за кнопкой. Наконец дверь поднимается.

Красный джип заполнил выхлопом весь гараж. Сквозь дым я вижу Романа, обвисшего на руле: большие прекрасные глаза закрыты, он не двигается.

Ноги подкашиваются, и что-то внутри меня разрывается. Мое сердце.

Уже несколько часов я сижу в больнице, в комнате для посетителей, уставившись в мигающие под потолком флуоресцентные лампы и пытаясь прогнать воспоминание об обмякшем теле Романа. В помещении пахнет горелым кофе, хлоркой и солеными слезами. Никогда не думала, что страх и печаль могут иметь запах, пока не пробыла так долго в больнице.

Интересно, а у чувства вины есть запах? Отвратительная вонь, которую чувствуют родители Романа? Я сижу между ними, они не говорят ни слова, кроме того, что время от времени спрашивают, в порядке ли я. Как они могут по-прежнему переживать за меня? Неужели они не поняли, что я – часть проблемы, что я соучастница? Уверена: Франклины возненавидели бы меня, узнай они правду.

Они оба снова вошли в палату проверить, как Роман. К счастью, его состояние стабильно; он приходит в сознание и снова засыпает. Думаю, у него не было возможности рассказать им о моем двойном предательстве. О том, что я подвела и его, и родителей.

Я ерзаю в кресле; мокрое от пота кожаное сиденье липнет к ногам. Надо было надеть джинсы, а не шорты. Обкусывая кожу на пальцах, я осознаю, что все сильнее злюсь на Романа. Может, я и предатель, но ведь и он тоже: взял и попытался умереть без меня.

Мама Романа кладет руку мне на плечо, возвращая к действительности:

– Деточка, сестра говорит, Роман скоро проснется. Я сказала ей, кто ты, и она разрешила тебе зайти к нему на несколько минут, если хочешь. – Ее голос тихий, она словно колыбельную напевает. – Я объяснила ей, что именно ты спасла Роману жизнь. Если бы не ты…

Она обнимает меня, пряча слезы в объятиях.

– Мы так тебе благодарны. – Миссис Франклин выпускает меня и грустно улыбается. – Мы – твои вечные должники!

Я давлюсь воздухом, не в силах ничего ответить: мой рот словно бы набит зыбучим песком, и любое слово, которое я хочу сказать, засасывается в трясину черной дыры внутри меня.

– Все хорошо, милая. – Она гладит меня по голове рукой с безупречным маникюром, – не нужно ничего говорить. На тебя и так слишком много всего свалилось.

Она наклоняет голову, чтобы заглянуть мне в лицо.

– Ты ведь хочешь увидеть Романа?

Я заставляю себя кивнуть. Конечно, я хочу увидеть Романа – это все, чего я желаю.

И в то же время не знаю, как посмотреть ему в глаза.

Мы сидим с миссис Франклин еще несколько минут. Мистер Франклин возвращается из буфета с кофе для нее и печеньем для меня. Положив еду на столик рядом, я уже не прикасаюсь к ней.

Наконец к нам подходит медсестра с волосами цвета корицы и кивает миссис Франклин. Та указывает в мою сторону. Когда я пытаюсь встать, ноги снова прилипают к кожаному сиденью – словно кресло уговаривает меня не ходить, предостерегает.

Сестра ведет меня по кафельному коридору в палату Романа. Взгляд цепляется за открытки и пожелания, которыми облеплены соседние двери. А к одной вообще прицеплена целая связка желтых воздушных шаров. Мне это кажется глупым – веселым шарикам здесь не место.

Наконец сестра подходит к нужной двери, поворачивает металлическую ручку и заходит в палату. Я на мгновение замираю на пороге, стиснув руки, глубоко дыша, и проигрываю в голове Пятнадцатый концерт Моцарта.

– Заходи, милая, – приглашает сестра. Наверное, ей эта картина привычна: она все время видит посетителей, которые не могут вынести свалившегося на них груза, не в силах посмотреть правде в глаза.

При взгляде на Романа, лежащего на кровати, у меня сбивается сердце. Его долговязое тело не помещается на больничной койке – ноги немного свешиваются. Свет больничных ламп сделал его кожу почти прозрачной, под ореховыми глазами залегли большие темные круги. И глаза больше не кажутся золотыми – только тускло-зелеными.

– Айзел, – напряженно хрипит он.

Медсестра ободряюще улыбается и берет меня за плечо:

– Я буду за дверью, если вам что-нибудь понадобится.

Не находя в себе смелости посмотреть на Романа, я оглядываю комнату. Мама принесла ему Жюля Верна и альбом для набросков, а у кровати стоит ваза с ноготками. Только Капитана Немо нет, но думаю, в больницу не разрешается проносить черепашек, даже любимых.

Не считая цветов, книг и альбома, комната стерильно пуста. Никакого сходства с Крествилль-Пойнтом – это явно не то место, где Роман хотел умереть. Он не должен умирать в таком месте. Он вообще не должен умирать.