Жасмин Варга - Мое сердце и другие черные дыры

– Но почему же тогда я так скучаю по нему? – Мой нос почти упирается в его, и я хочу отвернуться, спрятать глаза, но не могу.

Он прижимает меня к себе, обнимая.

– Потому что ты человек. Не бывает полностью плохих или полностью хороших людей. У вас с отцом было много счастливых минут. Конечно, ты по нему скучаешь.

– Потому-то и хотела увидеться с ним напоследок, понимаешь? Не только ради того, чтобы выяснить, похожа ли я на него, но и чтобы он знал: я тоскую по нему и мне больно оставлять его одного. Как бы все ни запуталось, мне нужно его прощение.

Роман проводит рукой по моей спине, задержавшись у лопаток.

– Я уверен: он не винит тебя, Айзел. И не сомневаюсь: он по-прежнему тебя любит. И всегда будет любить.

От этих слов я совсем раскисаю. Роман еще крепче обхватывает меня руками, и я реву, уткнувшись в его многострадальную футболку. Так мы и сидим: я плачу, он гладит меня по спине. Мне кажется, что проходит несколько часов. Наконец я успокаиваюсь, отлипаю от него и вытираю глаза:

– Прости!

Моя рука снова оказывается в его ладонях.

– Тебе не за что просить прощения.

Проглотив комок в горле, я поднимаю глаза в небо, принявшее мрачный оттенок индиго – солнце садится. Не хочу, чтобы этот вечер кончался, какие бы новые дни ни ждали впереди. Закрыв глаза, я замираю на несколько мгновений, а когда открываю, вижу, что Роман уставился на землю.

– Спасибо, – шепчу я.

– За что?

– За понимание.

Роман слегка приобнимает меня, словно бы говоря «не за что», но я-то знаю: есть за что.

– Я видела твой рисунок, – медленно говорю я.

– Он еще не закончен! – Его глаза вспыхивают удивлением.

Достав листок из кармана, я разворачиваю его:

– По-моему, закончен.

– Оставь себе.

Знаю, это должно бы меня порадовать, но на самом деле пугает. Он говорит, словно прощаясь.

– Жаль, что я не умею рисовать.

Глядя вдаль, Роман трет затылок.

– Не сомневаюсь: умеешь.

– Не так, как ты, – шепчу я. – Мне бы тоже хотелось нарисовать тебя таким, каким я тебя вижу.

Я бы изобразила парня с самой притягательной улыбкой и с самыми добрыми руками, с глазами, которые то мрачнеют, то лучатся светом. Нарисовала бы того, кто достоин увидеть океан.

Но, кажется, у Романа мощное шестое чувство, и он распознает мое предательство – с тоской поворачивается к машине.

– Нам пора ехать.

Ветер обдувает мне лицо, все еще мокрое от слез. Роман стоит, закинув руку за голову – футболка парусит на ветру, на окаменевшем лице застыла мука. И я понимаю: он думает о Мэдди. О прыжке головой вниз в Огайо, о смерти.

И мне снова хочется разрыдаться.

По пути домой я заставляю его договориться о встрече в ближайшие дни. Это, конечно, уловка с моей стороны, но он соглашается с доводом, что нам нужно согласовать содержание наших предсмертных записок. Я едва могу говорить об этом и не сомневаюсь: он прекрасно понимает, что я лгу, но никто не говорит ни слова.

После неискреннего разговора о планах на неделю остаток дороги домой проходит в молчании. Я не пытаюсь включать радио – сейчас даже Реквием Моцарта меня не утешит. Когда мы уже подъезжаем к дому, Роман неожиданно говорит:

– Сегодня ты спала в носках.

– Что? – Я глушу мотор и таращусь на него. Он глядит в окно, вжавшись в дверь, словно хочет отодвинуться от меня как можно дальше.

– Ты говорила, что не можешь спать в носках, помнишь? Но этой ночью прекрасно заснула.

Не пойму: он это серьезно?

– Э-э… Ты это к чему?

Он медленно поворачивается ко мне, глаза широко открыты и подернуты влагой.

– К тому, что ты можешь изменяться. Как все живые существа. Помни, Айзел, – ты меняешься.

– Это всего-навсего носки.

– И все равно изменение, – пожимает он плечами.

Я хочу сказать ему, что и он может не отставать от других живых существ. Твердо знаю: может. Но крепко прикусываю язык. Выйдя из машины, помогаю ему разгрузить багажник. У меня нет привычки молиться, но я отчаянно прошу, чтобы миссис Франклин не вышла нас встречать. Надеюсь, мелодрама по телевизору увлечет ее больше, чем та, что разыгрывается сейчас на пороге ее дома.

– Что ты пытаешься сказать, Роман?

Губы выгибаются знакомой кривой улыбкой:

– Ничего, это просто наблюдение. – Его глаза больше не кажутся такими печальными. Они вообще никакие – совсем пустые, и это разрывает мне сердце. Роман широко раскидывает руки и обнимает меня. – Пока.

– Погоди, так мы забились на четверг или на пятницу? Когда тебе удобнее?

Он не отвечает, только расцепляет руки, выпуская меня, и идет по дорожке к дому, неся рюкзак, палатку, сумку-холодильник и корзинку для перекусов. Я дергаюсь помочь – ему явно тяжело тащить все сразу, но, кажется, он не хочет, чтобы я крутилась рядом. Как же я мечтаю, чтобы он этого захотел!

– Я расскажу тебе, что выясню насчет папы! – кричу я.

Сейчас мне уже все равно, услышит ли меня его мать. Впервые в жизни отец волнует меня меньше всего. Роман скидывает барахло на крыльце и машет мне на прощанье, не оборачиваясь.

Мне нужно придумать какой-то способ заставить его обернуться. Ко мне и не только.

После школы я набираю номер, оставленный Джейкобом. Я уже звонила по нему в воскресенье, после того как отвезла Романа домой, но никто не брал трубку, а оставить сообщение я не решилась.

Свернувшись на сиденье, я прижимаю телефон к уху. После пары гудков раздается тоненький голосок:

– Психиатрическая клиника Святой Анны, Тара у телефона. Чем могу вам помочь?

Я проглатываю слюну.

– Э, здравствуйте, Тара. Меня зовут Айзел Серан, я дочь Омера Серана. Мне сказали, его перевели из Исправительного учреждения Мак-Гриви к вам, и… – я говорю торопливее, чем надо. Это от страха: если не выпалю все сразу, она повесит трубку, и мне уже никогда не удастся найти отца.

– Понятно, – сухо отвечает женщина. – Вы несовершеннолетняя?

– Что?

– Вам еще нет восемнадцати лет?

Я подумываю, не соврать ли.

– А какое это имеет значение?

– Я не уполномочена сообщать несовершеннолетним любые сведения о пациентах. Я вообще не уполномочена разглашать конфиденциальную информацию по телефону.

– Но… – я прикусываю нижнюю губу, – что же мне делать? Я так хочу увидеть папу.

Я слышу ее вздох:

– Если твой отец – наш пациент, что я не имею права подтвердить, тебе нужно попросить своего опекуна позвонить нам, чтобы договориться о посещении. Посещения допускаются или не допускаются в зависимости от состояния пациента.

– И вы ничего больше не можете сообщить? Даже намекнуть, здесь ли папа или нет?

– Думаю, тебе полезно поговорить с мамой о посещении нашей больницы. – Новый вздох. – Она может позвонить по этому же телефону.