Эдвард Резерфорд - Нью-Йорк

Джон О’Доннелл исправно ставил на Бриана Бору. Он называл эти ставки инвестициями. Насколько знала Мэри, помимо тех денег, что приносила она и давал ему брат, победы Бриана Бору были единственным источником отцовского дохода в течение нескольких лет. Как хозяин Бриана Бору, мистер О’Доннелл, даже будучи мертвецки пьян, придерживался определенного стиля. Но теперь Бриан Бору был мертв, и жизнь отца утратила смысл. Его пьянство усугубилось. Если Мэри отдавала ему жалованье, оно пропивалось за день. И дело было не только в деньгах. Жили они не в хоромах, но их пристанище на Деланси-стрит находилось по крайней мере в полумиле по Бауэри от Файв-Пойнтс. Но если так пойдет дальше, то скоро хозяин велит отцу съезжать. И даже Шон едва ли поможет.

– Шон, я решила уйти! – крикнула Мэри.

– Понимаю, – сказал дьявол. – Я присмотрю за отцом.

– Не убивай его. Шон, обещай мне, что ты его не убьешь!

– Неужто ты думаешь, я на такое способен?

– Да, – кивнула она. – Способен.

– У тебя ужасные преставления о моем нраве, – улыбнулся Шон. – Угадай, где я был перед тем, как отправился тебя искать?

– С какой-нибудь бабой, не сомневаюсь.

Таким она его обычно и видела: вышагивает в своем модном пальто по Бауэри, а на руке висит женщина – иной раз и две. Нищий денди с улыбочкой на лице – и с ножом в кармане.

– Нет, Мэри. Я был на бар-мицве.

– На бар-мицве?! Господи, зачем? Ты что, уже больше не христианин?

– Мы приглядываем не только за ирландцами, Мэри. Христиане, иудеи или язычники – все едино. Если они под моей опекой, то я им друг. А этой семье я помог освоиться по прибытии.

– Мне было бы не по себе в еврейском доме.

– Евреи, Мэри, похожи на ирландцев. Окажи еврею услугу, и он этого никогда не забудет, – усмехнулся Шон. – Да и друг с другом так же собачатся. – Он немного помолчал. – Ну так куда ты направилась?

– На окраину.

– Я прогуляюсь с тобой.

Еще не хватало. На окраине нищета вновь сменялась изяществом. Там жили богатые люди. В доме, куда направлялась Мэри, искали кроткую, приличную служанку. Что там подумают о Шоне – молодчике с Бауэри в вульгарном пальто, дьяволе из Файв-Пойнтс? Пусть лучше думают, что у нее вовсе нет брата! Иначе спросят, чем он занимается, и что ей сказать?

А чем занимался Шон? Ведал местной охраной? Да. Помогал бедным? Безусловно. Наполнял избирательные урны фальшивыми бюллетенями? Конечно. Был на подхвате у своего дружка Фернандо Вуда? [38] Политический деятель, один из лидеров Таммани-холла. Почему бы и нет? Осуществлял его волю под угрозой ножа? Лучше не спрашивать.

Шон был готов на все, лишь бы порадовать ребят из общества Таммани-холл.

Название Таммани было индейского происхождения. Члены Таммани-холла называли себя храбрецами, а своих вожаков – сахемами, по образу и подобию индейского племени. Общество отчасти и было выстроено как племя: скопление вольных группировок и банд, договорившихся о взаимопомощи. Правда, у них было место для общих собраний на другом краю Коммона, которое они и назвали Таммани-холлом. И были весьма успешны. Если ты иммигрант и только приехал – ступай в Таммани-холл. Тебе найдут жилье; может быть, помогут с арендной платой, подыщут работу, особенно если ты ирландец. Можешь стать, например, пожарным. Жена и дочь будут трудиться дома, шить готовую одежду для «Братьев Брукс». Затем Таммани-холл подскажет, за кого голосовать. И постарается, чтобы кандидаты были избраны.

Оказывая услуги, Таммани-холл требовал ответных. Имея каплю рассудка, ты будешь держаться на его стороне. А если есть какие-то сомнения, тебя научат уму-разуму молодчики вроде Шона. Почтенные горожане не жаловали Таммани-холл.

– Я отлично дойду сама, – сказала Мэри.

– На поезде прокачу, – посулил он.

Это было заманчиво. Вагоны железной дороги Нью-Йорк – Гарлем были настолько шикарны, что ими пользовались даже толстосумы с Уолл-стрит. Отъехав от Сити-Холла и баюкая пассажиров стуком колес, они катили сперва за Файв-Пойнтс на север, потом – по Бауэри и Четвертой улице. Пока они ехали через жилые кварталы, где требовалось соблюдать тишину, вагоны тянулись упряжками ломовых лошадей. За жилой зоной их прицепляли к паровым локомотивам, которые увлекали состав в долгий путь до Гарлема.

– Не могу, – сказала Мэри. – Я обещала Гретхен встретиться по пути.

– О боже! – воскликнул Шон. – Мог бы и сообразить. Девочка-шоколадница. Мелкая чистюля-ханжа.

Мэри могла ответить: «Ты ей тоже не нравишься». Но она промолчала.

– Значит, это Гретхен подыскала тебе место.

– Она знает эту семью. Меня могут и не взять.

– Поступай как знаешь, – пожал Шон плечами.

Они миновали больницу и Масоник-Холл. У Канал-стрит Бродвей пошел чуть вверх на участке, где некогда пересекал болотистую местность. Еще несколько минут – и вот они уже на Хаустон-стрит. Здесь начала проявляться прямоугольная сетка нового города, которая на южной оконечности острова скрывалась под старой, V-образной застройкой. Поперечные улицы обзавелись номерами вместо названий. У церкви Благодати, где Бродвей поворачивал, Мэри сказала, что Гретхен будет ждать ее на дороге, и брат сердито разрешил ей идти одной. Но на прощание напомнил:

– Учти, я все разузнаю про это место.

«Главное, не суйся туда», – подумала она.

Гретхен, понятно, уже ждала на углу Юнион-сквер.

– Ну как я, Гретхен? – крикнула Мэри, когда дошла. И крутанулась, выставляя себя напоказ.

– Само совершенство, – заверила ее подруга.

– Куда мне до тебя, – вздохнула Мэри.

Невысокая, чистенькая, синеглазая Гретхен всегда была умыта, золотистые волосы собраны в пучок и заколоты. Не выбивался ни один волосок, на плаще не было ни единого пятнышка. Она была безупречна, как китайская кукла. Но если подружиться с Гретхен Келлер, то она никогда не подведет.

Келлеры были немцами. Они приехали в город за два года до смерти матери Мэри. Мистер Келлер с женой держали в Бауэри на Шестой улице маленькую шоколадную лавку. Невдалеке торговал сигарами брат мистера Келлера, дядя Вилли, а двоюродный брат Гретхен Ганс работал в том же квартале фортепианным мастером.

Большинство приезжавших в Америку немцев были фермерами, но кое-кто оседал в Нью-Йорке. И если они не могли позволить себе ничего получше, то селились в квартале, который простирался от Бауэри до Ист-Ривер и от Деланси-стрит на юге, где жили О’Доннеллы, до Четырнадцатой улицы. Он сделался смешанным, немецко-ирландским, но общины неплохо ладили, благо не конкурировали. Ирландцы-мужчины занимались строительными и другими работами, женщины прислуживали в домах. Немцы были портными, ремесленниками и лавочниками. За последние десять лет их прибыло столько, что квартал, несмотря на ирландцев, начали называть Kleindeutschland – Маленькая Германия.