Эдвард Резерфорд - Нью-Йорк

– Поговорить. – Джеймс глянул на второго человека, примерно его ровесника. – А вы, наверное, Сэм? – Тот сделал жест: может быть; Джеймс кивнул. – Дело в том, джентльмены, что я должен перед вами извиниться. Позволите присесть?

У Джеймса не заняло много времени рассказать теперь, когда прошло столько лет, о том, как отец послал его к Чарли знакомиться с Сэмом. Он поведал, как собрался, как замешкался, как не пошел и солгал отцу.

– Обычное дело для мальчишки, – признал он горестно. – Отец продолжает думать, что мы свиделись. А после, мистер Уайт, когда мы встретились, я заставил вас думать, что он меня вовсе не посылал. – Он пожал плечами. – Поэтому, как я и сказал, мне, видимо, следует извиниться. Как и моему бедняге-отцу.

Сэм смотрел на родителя. Чарли молчал.

– Я и теперь не лучше, – продолжил Джеймс. – Отец все звал меня домой, увидеться с матерью. Я не приехал. И вот наконец я здесь, но уже поздно. Она умерла, когда я находился в пути.

– Ваша мать была добрая леди, – негромко сказал Чарли. – Сожалею о ее кончине. – Он выдержал короткую паузу. – Но это не значит, что я товарищ вашему отцу.

– Понимаю.

– Вы с ним навсегда останетесь лоялистами. А мы с Сэмом – патриотами. Скоро, думаю, дойдет до того, что объявим друг дружке войну.

– Возможно, мистер Уайт. Но может быть, и нет. Есть еще одно обстоятельство, о котором вам неизвестно.

– Какое же?

– Я не лоялист, мистер Уайт. Я патриот.

Впервые попав в Лондон, Джеймс Мастер и представить не мог, что женится на Ванессе Уордур.

Действительно, когда это случилось, весь Лондон пришел в удивление. Конечно, молодой колонист был красив и наследовал немалое состояние, но очаровательная Ванесса Уордур принадлежала к сливкам аристократии. Никто не сомневался, что она превратит его в сельского джентльмена или светского человека. Но что бы она с ним ни сделала, юный Мастер мог считать себя редким везунчиком, ибо из колониальной безвестности вознесся на вершину империи в самый закрытый круг избранных.

Джеймс очень гордился статусом британца. Таким его воспитали. С каким восторгом внимал он при первом визите в Лондон великому Бену Франклину, который расписывал имперское предназначение Британии! Как ликовал, когда отправился в Оксфорд наслаждаться его величественными дворами и дремлющими шпилями, впитывать знания Древней Греции и Рима, как подобает английскому джентльмену!

А кем еще считали себя англичане, гулявшие по классическим лондонским улицам и площадям и ездившие на воды в Бат; аристократы, совершавшие гранд-туры в Италию и возводившие загородные особняки в палладианском стиле; политики, чьи изысканные речи изобиловали латинскими выражениями, – кем, как не законными, верными наследниками Древнего Рима? Хорошо жилось английскому джентльмену в эпоху расширения Британской империи! Юношам подобного положения прощалась известная спесь.

Естественно было и то, что англичане, столкнувшись с необходимостью управлять своими обширными территориями, взяли за образец Римскую империю. А как управлялась могущественная Римская империя? Да как же, из Рима! Провинции были покорены, мир по-римски установился, на периферию направили губернаторов. Варваров приобщили к благам цивилизации, и те были благодарны. Чего им еще желать? Что до законов и налогов, то их утверждали император, сенат и римские граждане.

Джеймсу Мастеру отчаянно повезло влиться в такую элиту.

Правда, ему постоянно напоминали о сомнительности его статуса. То беззаботная реплика оксфордского сокурсника: «Да ладно, Мастер, чертов провинциал!» То выражение дружбы: «Не беда, что этот Джеймс – колонист, он все равно свой!» Слова, брошенные в шутку, без всякого злого умысла – и все же доказывавшие, что в глубине души британские джентльмены не считали американца ровней. Джеймс не обижался на эти поддразнивания. Если на то пошло, они еще больше укрепляли его в решимости войти в эксклюзивный британский клуб.

Джеймс был счастлив вернуться из университета в Лондон. Альбионы давно стали ему второй семьей. С Греем они вместе проучились в Оксфорде год, и он с удовольствием наставлял младшего. Верховодил он и в Лондоне, – особенно когда дело касалось женщин.

Джеймс пользовался успехом у слабого пола. Высокий и ладный, бесспорно состоятельный, с приятными и непринужденными манерами, он был в немалом фаворе у молодых леди, искавших мужа, и у дам постарше, искавших чего-нибудь не столь долговечного. Да, юные леди признавали: мол, жалко, что все его состояние в колониях. Но может быть, он осядет в Лондоне или хотя бы поступит так, как делали многие богатые купцы из Нью-Йорка, и заживет на два дома. Привлекало не только его оксфордское образование, но и здравые взгляды на жизнь. Джеймс любил Лондон, горой стоял за империю, а когда радикально настроенная чернь баламутила и Лондон, и Нью-Йорк, высказывался вполне однозначно. «С ними надо жестко разобраться, – говорил он. – Они угрожают порядку».

Неудивительно, что при таких обстоятельствах Джеймс Мастер приятнейшим образом проводил время.

Однажды летом Грей Альбион пригласил Джеймса отобедать с ним и его приятелем Хьюзом. Джеймс встретился с ними в таверне на Стрэнде. Эти двое были занятной парой: Альбион, юноша из привилегированного класса с всклокоченной шевелюрой, и Хьюз, сын скромного свечного мастера, аккуратно одетый, выстраивающий карьеру в адвокатской конторе. Но Грей сказал Джеймсу, что за спокойными и обходительными манерами Хьюза скрывается на редкость отважный и дерзкий ум.

За едой юноши болтали на общие темы. Они заказали ростбиф, хозяин подал им свое лучшее красное вино. Пили запросто, хотя Джеймс заметил, что молодой клерк выпивал по стакану против его двух. Он узнал, что Хьюз не участвовал в политике, но его отец был радикалом. Хьюз в свою очередь расспросил Джеймса о его родных и о детских годах в Нью-Йорке, после чего выразил надежду когда-нибудь там побывать.

– А сами вы вернетесь в Америку? – спросил он.

– Да. В положенный срок, – ответил Джеймс.

– Могу я узнать, на чьей стороне вы находитесь в нынешней распре?

– Моя семья лояльна.

– Весьма лояльна! – с ухмылкой поддакнул Грей Альбион.

Хьюз задумчиво кивнул. Он напомнил Джеймсу птичку своим узким лицом с тонким загнутым носом и глазками-бусинками.

– Моя семья, несомненно, займет другую сторону, – высказался он. – В Лондоне, как вам известно, есть много мастеровых и радикалов, которые оправдывают недовольство колонистов. И речь идет не только о простых семействах вроде моего. Выдающиеся виги и даже почтенные сельские джентльмены говорят, что колонисты всего-навсего требуют того же, чего хотели наши предки перед тем, как обезглавили короля Карла. Никаких налогов без представительства. Это неотъемлемое право каждого англичанина.