Бен Кейн - Ганнибал. Бог войны

Несмотря на свою убывающую численность, гастаты выглядели хорошо, признал Квинт. По три пера на сверкающих шлемах тихо колыхались на утреннем ветерке. Кольчуги, обычно потемневшие от ржавчины, сверкали серебром. От яростного полирования бронзовые части на поясе и перевязи казались золотыми. В результате и гастаты стояли как будто с более гордым видом.

Когда центурион начал осмотр, Квинт ощутил нервозность. В походных условиях не часто случались развлечения, одним из которых была сегодняшняя проверка амуниции, а парадов практически не случалось. Прошло столько времени с тех пор, как ему приходилось готовить свою амуницию для представления под орлиный взгляд Коракса, что он боялся забыть какую-нибудь мелочь. Похоже, и остальные испытывали такое же затруднение. Через каждые несколько шагов командир выражал свое недовольство недостаточно начищенным ремнем или заметным отпечатком пальца на умбоне щита. Впрочем, к удивлению Квинта, в отношении него центурион не высказал никакой критики. Юноша шепотом поблагодарил за это Урция. Его друг, тоже переживший осмотр Коракса, помогал ему подготовиться.

Тем, у кого обнаружились изъяны в амуниции, центурион дал короткое время на их устранение, остальным была дана команда разойтись. Когда провинившиеся, наконец, заслужили его одобрение, он повел подразделение на открытое место у самого лагерного вала. Гастаты прибыли за несколько мгновений до того, как пришли экстраординарии, что было приятно. Их командир нахмурился, когда Коракс приветствовал его, что увеличило злорадство гастатов. Квинт заметил Саттиона; тот выглядел таким же раздосадованным, как и его центурион, что они пришли вторыми. «Так тебе и надо, – подумал юноша, – хмурый болван».

Но его настроение упало, когда появились переговорщики. И его раздосадовали не два трибуна, а шедший вместе с ними Пера. Как всегда, с самодовольным видом, он сиял панцирем и шлемом с поперечным гребнем.

– Без этого шлюхиного сына никуда, – шепнул Квинт приятелю.

– Он родственник Марцелла. Что еще сказать?

Попытка Урция утешить друга имела некоторый успех. Тем не менее Квинт сдвинул свой шлем чуть пониже на лоб и уставился в землю. Увидев Коракса, Пера должен был понять, что он здесь, но если не показываться на глаза, ничего плохого не может случиться… Или может?

Посольство отправилось во главе с экстраординариями, как положено войску на марше. Пера и трибуны держались за солдатами-союзниками вместе с несколькими трубачами, писцами и рабами. Коракс со своими гастатами следовал за ними, а велиты двигались в арьергарде. Посольство шло по самому безопасному маршруту, по дорожке внутри римских укреплений. Только приблизившись к башне Галеагра, оно вышло через ворота на ничейную полосу. К чести экстраординариев, они не сбавили шаг, но это не остановило мурашек, пробежавших по спине Квинта, когда он вышел из укрытия. На лицах товарищей виделось напряжение, и даже Коракс, казалось, нервничал.

Пока они приближались к городским стенам, никаких метательных снарядов по ним выпущено не было. Их путь лежал на восток от Гексапил, к Трогильскому заливу, где раньше сиракузцы пользовались якорной стоянкой для разгрузки торговых судов и доставки товаров в город. Теперь местность находилась под контролем римлян, но пользоваться ею не давали вражеские метательные машины. Если выдавалась возможность, Квинт с товарищами любили купаться здесь на мелководье – под прикрытием темноты.

Оставив море за спиной, колонна направилась к Галеагре – приземистой шестиугольной башне, защищавшей то место, где крепостные стены спускались к морю. Было тревожно видеть молча вытянувшихся вдоль парапета защитников, скрывавших свое оружие. Однако, как тихо велел Коракс, они не могли показать тем ублюдкам ничего, кроме храбрости на лице.

И потому гастаты шли, подняв подбородок и высоко держа щиты. То, что договорились о перемирии, не исключало возможности вероломства. Многие шептали молитвы. Не было ничего плохого в том, чтобы попросить у богов защиты, даже если она не понадобится, и Квинт делал то же. Намного лучше, чем оказаться мертвым.

Подойдя к воротам, колонна остановилась. Экстраординарии заняли позицию слева, ближе к морю, а гастаты встали справа. Трибуны вместе с Перой и своим окружением вышли вперед. Трубач заиграл на своем инструменте. Прозвучала искаженная форма сигнала к отступлению – иронический набор нот, бросавший сиракузцам высокомерный вызов и позабавивший всех присутствовавших римлян. Враги, должно быть, поняли оскорбительную природу сигнала, потому что ответа не было больше часа. За это время трибуны дважды заставляли трубача трубить, но безрезультатно. Хотя на стенах было полно зрителей, ворота оставались накрепко закрытыми, пока солнце не поднялось высоко на небосводе. Легионеры пеклись в своих доспехах, и пара из них потянулась за мехами с водой, но Коракс пригрозил, что они за это заплатят. Важнее всего был внешний вид, а жажда могла подождать.

Наконец, без всякого предупреждения, ворота открылись. Возникло возбуждение, но Коракс быстро успокоил своих гастатов. Появившиеся колонной по два солдаты напоминали сиракузскую пехоту, с которой Квинт уже встречался. Одетые как греческие гоплиты [6] Г о п л и т – греческий тяжеловооруженный пеший воин. , они несли круглые щиты и длинные метательные копья. Юноша пересчитал их, пока воины выстраивались в оборонительный порядок. Вышло восемьдесят солдат в панцирях с рельефной мускулатурой и в эллинских шлемах. Командиры смотрели на римлян с площадки перед воротами, пока первая часть войск строилась в мини-фалангу в пятидесяти шагах от манипулы Коракса. Затем вышел второй отряд из восьмидесяти человек и выстроился напротив экстраординариев. Тогда сиракузские командиры двинулись вперед и встали напротив своих римских коллег.

– Довольно странно, – сказал Урций, глядя на сиракузцев. – Давай набросимся на этих засранцев!

Но Коракс, как частенько бывало, их подслушал.

– Мы здесь не для того, – тихо проговорил он. – Мы внимательно следим за ними, и всё, если только кто-нибудь из трибунов не отдаст приказа. Так что помоги мне, великий Юпитер: если хоть один из вас хотя бы почешет яйца без моей команды, я лично всажу меч ему в брюхо.

Он вышел из строя и стал ходить туда-сюда, сердито глядя на гастатов. Урций отводил глаза.

– Вы слышали меня? – Голос центуриона звучал негромко, но тон его был угрожающий.

– Так точно, – покорно ответили они.

Через какое-то время один из сиракузских командиров направился к трибунам. Он был без щита и поднял руки, демонстрируя мирные намерения. Сиракузец остановился в двадцати шагах от римлян. После короткой паузы навстречу ему вышел Пера. Они поговорили, и каждый вернулся к своему начальству. Потом трибуны позвали Коракса. Он вернулся, широко улыбаясь.