Виктория Хислоп - Остров

Доктор Киритсис и сам был новичком в этом городе, так что не привлек к себе особого внимания, приведя в дом молодую жену, а прежний дом самой Марии находился далеко отсюда, поэтому можно было действительно начать все сначала, не оглядываясь на прошлое. Никто здесь не знал истории болезни Марии, кроме ее мужа.

Фотини навестила их первой, вместе с Маттеосом и крохой Петросом. Мария с гордостью показала ей дом.

– Ты только посмотри на эти окна, какие они огромные! – воскликнула Фотини. – И тебе отсюда видно море. Эй, мальчики, гляньте-ка! Здесь даже маленький садик есть.

Дом выглядел куда более красивым и просторным, чем любой из домов в Плаке, и мебель в нем была совсем не такой простой, грубоватой, как в деревенских, да и многих городских домах того времени. И кухня тоже была устроена намного сложнее, чем та, в которой выросла Мария. Впервые в жизни у Марии был свой холодильник, современная плита и электричество, которое не отключалось ни с того ни с сего.

Несколько месяцев подряд жизнь шла так, что лучше и не придумаешь. Мария полюбила свой новый дом на холме и вскоре украсила его по своему вкусу, развесив вышивки и фотографии родных. Но вот однажды, в начале сентября, рано утром зазвонил их недавно установленный телефон. Это оказался Гиоргис, который редко звонил дочери, так что Мария сразу поняла: что-то произошло.

– Элефтерия! – сразу, по своему обыкновению, выпалил Гиоргис. – Она умерла сегодня утром!

За прошедшие месяцы Гиоргис сблизился с супругами Вандулакис, и Мария отчетливо слышала печаль в голосе отца. Это было тем более грустно, что не прозвучало никаких предупреждений: Элефтерия ничем не болела, никогда не жаловалась на сердце, она умерла внезапно, как это случается со старыми людьми. Похороны состоялись через несколько дней, и лишь к концу прощания, когда Мария увидела свою маленькую племянницу, стоявшую между двумя дедушками, державшими ее за руки, вся суть ситуации дошла до нее. София нуждалась в матери.

Мария не могла избавиться от этой мысли. Она преследовала ее, прицепившись, как репей к шерстяной юбке. Малышке ведь всего три года от роду, и что с ней будет? А если Александрос тоже умрет? Он ведь по меньшей мере на десять лет старше Элефтерии, так что это вполне вероятно. А Гиоргису в одиночку ни за что не справиться с внучкой. Что касалось отца Софии, то, несмотря на всю снисходительность суда к нему, он все равно еще долго просидит в тюрьме, Софии к тому времени, когда он освободится, уже исполнится шестнадцать.

Они пили вино в полутемной гостиной Вандулакисов в Элунде, в комнате, которая словно нарочно была создана для траура, с ее неприветливыми портретами предков и массивной мебелью, и тут решение созрело окончательно. Но пока что не время было обсуждать его с кем бы то ни было, хотя Марии отчаянно хотелось им поделиться. Как будто сами стены нашептывали ей это, в то время как люди говорили тихими, сдержанными голосами, и лишь негромкое позвякивание бокалов нарушало строгую торжественность атмосферы. А Марии хотелось вскочить на стул и заявить о том, что она собиралась сделать, – но надо было подождать с час или около того, когда придет пора всем расходиться, и посоветоваться с Киритсисом. Не успели они дойти до машины, как Мария схватила мужа за руку.

– Послушай, я тут кое-что надумала, – выпалила она. – Насчет Софии.

А больше ей ничего и не нужно было говорить. Киритсис думал о том же самом и так же упорно.

– Я знаю, – ответил он. – Девочка потеряла уже двух матерей, и кто знает, как долго Александрос проживет после такого.

– Он так любил Элефтерию, был предан ей, а теперь он совершенно разбит. Я не представляю, как он будет жить без нее.

– Нам нужно все обдумать. Может, сейчас не слишком подходящий момент для того, чтобы предлагать свои услуги, но ведь и с дедом София вряд ли останется надолго. Так ведь?

– А почему бы нам не пойти к нему в ближайшие дни и не поговорить?

Уже через два дня, по телефону предупредив о своем визите, Мария и Николаос Киритсис снова очутились в гостиной Александроса Вандулакиса. Этот некогда статный мужчина как будто уменьшился в размерах после похорон, он теперь не в силах был высоко и горделиво держать голову.

– София уже легла спать, – заговорил он, налив всем вина из бутылки, стоявшей на буфете. – Иначе она бы вышла поздороваться с вами.

– Мы как раз о Софии и хотели поговорить, – начала Мария.

– Я так и подумал, – кивнул Вандулакис. – Только обсуждать тут нечего.

Мария побледнела. Возможно, они совершили ужасную ошибку, приехав сюда.

– Мы с Элефтерией говорили об этом несколько месяцев назад, – заговорил Вандулакис. – Мы думали о том, что будет с Софией, если один из нас умрет, хотя, конечно, мы предполагали, что первым буду я. И мы сошлись на том, что если кто-то из нас останется в одиночестве, то для нашей внучки будет лучше всего оказаться под опекой кого-нибудь помоложе.

Александрос Вандулакис много лет управлял огромным имением и привык командовать, но все равно супругов изумило то, как он владел ситуацией, принимая на себя ответственность. Им и говорить что-то было незачем.

– Наилучшим решением для Софии было бы перебраться к вам, – заявил Вандулакис, глядя на Марию и Киритсиса. – Вы об этом думали? Я знаю, Мария, что ты ее очень любишь, а поскольку ты ее тетя, то и по крови ты к ней ближе всех.

Несколько мгновений Мария пыталась что-то сказать, буквально онемев от ошеломления, но Киритсис тут же сумел найти нужные слова.

На следующий день, когда Киритсис вернулся с работы, они с Марией снова отправились в дом Вандулакиса – и начались приготовления к новому этапу в жизни Софии. К концу следующей недели она уже переехала в дом в Айос-Николаосе.

Поначалу Мария очень нервничала. В течение года после того, как она покинула Спиналонгу, Мария успела стать женой, а теперь вот, почти мгновенно, превратилась еще и в мать трехлетней девочки. Но бояться было нечего. София как бы сама взяла на себя инициативу, радостно окунувшись в жизнь с новыми родителями, которые были намного моложе и энергичнее, чем ее бабушка и дедушка. Несмотря на тяжелое начало ее жизни, девочка оказалась беспечным ребенком, она с удовольствием играла с другими детьми, жившими на их улице.

Киритсис тоже тревожился из-за того, что так внезапно стал родителем. И хотя среди его пациентов всегда были дети, опыт его общения с существами столь юными, как София, был весьма ограничен. Девочка поначалу тоже немного его опасалась, но потом обнаружила, что легко может вызвать улыбку на его серьезном лице. Киритсис полюбил Софию до безумия, и жена сурово бранила его за это.

– Ты ее балуешь! – жаловалась Мария, когда видела, что София буквально вьет из Николаоса веревки.