Виктория Хислоп - Остров

Но она не убедила подругу. Фотини мысленно просмотрела список дел, которые нужно закончить до появления первых вечерних гостей. Все это могло подождать. Придвинув второй стул, она села поближе к Марии и обняла подругу за плечи.

– Я могу чем-нибудь помочь? – заботливо спросила Фотини. – Хоть чем-нибудь?

Бесконечная доброта в голосе Фотини снова заставила Марию зарыдать, и сквозь ее всхлипывания Фотини уловила несколько слов, которые объяснили ей всю глубину горя подруги.

– Он уехал… Я не могу быть с ним… Не могу оставить отца…

– Послушай, расскажи толком, что случилось.

Постепенно Мария успокоилась:

– Как раз перед тем, как Анну убили, доктор Киритсис просил меня выйти за него замуж. Но теперь я не могу отсюда уехать, просто не могу. Мне бы пришлось оставить отца. Разве такое возможно?

– Значит, он уехал? – мягко спросила Фотини.

– Да.

– И когда вы снова увидитесь?

– Не знаю, – тяжело вздохнула Мария. – Я и правда не знаю. Может, и никогда.

Мария была достаточно сильна, чтобы сказать это всерьез. Судьба была жестока к ней, но с каждым ее ударом Мария становилась сильнее.

Подруги немного посидели молча, а потом вышел Стефанос и убедил Марию поесть. Если она собиралась принести отцу такую жертву, ей нужно иметь много сил. И все станет совершенно бессмысленным, если она заболеет.

Когда стемнело, Мария отправилась обратно. Когда она подошла к дому, он был все так же погружен в тишину. Тихонько поднявшись в свободную спальню, которая теперь снова стала ее комнатой, Мария легла в постель. И проспала до позднего утра.

Смерть Анны оставила за собой след других разрушенных и искалеченных жизней. И не только жизни ее сестры, отца и мужа, но и жизни ее дочери тоже. Софии не было еще и двух лет, и она очень быстро заметила отсутствие родителей. Дедушка с бабушкой объяснили ей, что те на какое-то время уехали. Девочка сначала плакала, а потом начала их забывать. Что касается Александроса и Элефтерии Вандулакис, они в один вечер потеряли сына, надежды на будущее и репутацию семьи.

Все их тревоги из-за того, что Андреас женился на девушке, стоявшей ниже по положению, сбылись в точности. Элефтерия, в свое время с готовностью принявшая Анну Петракис, столкнулась с горчайшим разочарованием. И довольно скоро внимание супругов привлекло отсутствие Маноли, и они наконец поняли, что именно привело к чудовищным событиям в день святого Тита. Эта женщина навлекла на них страшный позор, а то, что их сын теперь сидел в тюремной камере, стало для супругов ежедневной пыткой.

Следствие по делу Андреаса проходило в Айос-Николаосе и длилось три дня. Мария, Фотини и еще несколько жителей Плаки были вызваны в качестве свидетелей, и доктор Киритсис приехал из Ираклиона дать свои показания, и лишь на минутку подошел к Марии, чтобы поговорить.

Элефтерия и Александрос сидели на галерее с бесстрастными лицами, оба похудели от тревоги и стыда из-за такого публичного бесчестья. Обстоятельства убийства Анны с удовольствием обсуждались по всему Криту, а ежедневная газета описывала все подробности. Гиоргис присутствовал в суде от начала и до конца. И хотя ему хотелось для Анны справедливости, он все же никогда не сомневался в том, что именно поведение его дочери вызвало такую ужасную реакцию Андреаса, и впервые за четырнадцать лет он порадовался, что Элени нет с ними.

1958 год

Несколько месяцев между семьями Вандулакис и Петракис не было никакой связи. Но дело ведь касалось Софии, и ради нее «эпоха оледенения» вскоре закончилась. Элефтерия гораздо скорее пришла к мысли о воссоединении, чем ее муж, но и Александрос, у которого было время для раздумий, начал понимать, что не только его семья пострадала. Он осознал наконец, что серьезные раны были нанесены обеим сторонам, и с почти математической точностью, свойственной его характеру, взвесил соответствующие потери. Со стороны Вандулакисов это были: один оказавшийся в тюрьме сын, один бесчестный племянник, одно имя семьи, втоптанное в грязь. Со стороны Петракисов: одна мертвая дочь, одна семья, осиротевшая в результате убийства, а до того еще и от проказы.

По подсчетам Вандулакиса потери получались равными. А в центре всего стояла София, и все они были в ответе за то, чтобы ради этой девочки связать вместе некоторые из жизненных нитей.

Наконец Александрос написал Гиоргису:

Между нами нет согласия, но пора с этим покончить. София растет без родителей, и лучшее, что мы можем для нее сделать, – это предложить ей любовь и сострадание всех оставшихся членов ее семьи. Мы с Элефтерией будем рады, если вы с Марией приедете к нам пообедать в следующее воскресенье.

В доме Гиоргиса не было телефона, но он прямиком отправился в бар и позвонил оттуда. Он хотел сразу же сообщить Александросу, что они с Марией принимают приглашение и рады приехать, – он попросил экономку Вандулакисов так им и передать. Однако Мария, прочитав письмо, испытала смешанные чувства.

– «Нет согласия»! – насмешливо воскликнула она. – Что это означает? Как он может так говорить: его сын убил твою дочь, и это «отсутствие согласия»? – Мария буквально кипела гневом. – Он что, не чувствует никакой вины? Где раскаяние? Где извинения?! – кричала она, размахивая письмом.

– Мария, послушай… Успокойся, ладно? Он не чувствует вины, потому что ни в чем не виноват, – ответил Гиоргис. – Отец не может отвечать за действия своего ребенка, разве не так?

Мария немножко подумала и поняла, что отец прав. Если бы родители несли на себе груз ошибок своих детей, мир стал бы совершенно другим. Это означало бы, что именно Гиоргис виноват в том, что его старшая дочь вынудила своего мужа застрелить ее – своим собственным бездумным и непорядочным поведением. А это уж полный абсурд. И Марии пришлось, хотя и с неохотой, согласиться с отцом.

– Да, отец, ты прав, – сказала она. – Ты прав. Единственное, что имеет теперь значение, – это София.

Вскоре между семьями было налажено нечто вроде дружеских отношений, при молчаливом признании того, что в катастрофе виноваты обе стороны. Софии с самого начала решено было ничего не говорить. Она жила у бабушки с дедушкой, но каждую неделю должна была ехать в Плаку, ко второму дедушке и Марии, которая решила посвятить себя девочке. Они отправлялись на прогулку на лодке, ловили рыбу, крабов и морских ежей, плескались в море, бродили по каменистым тропам. В шесть часов, когда Софию возвращали в дом рядом с Элундой, все уже очень уставали. София пользовалась восторженным вниманием всех родных. И в каком-то смысле была счастливицей.

В самом начале лета Киритсис сосчитал, что после похорон Анны и того дня, когда они с Марией ездили в Элунду, прошло уже двести дней, и понял, что вместе им не быть. Он каждый день запрещал себе думать о том, как хорошо все могло бы получиться. Жил он все так же размеренно: ровно в половине восьмого утра приходил в госпиталь, около восьми вечера возвращался домой и проводил остаток дня в одиночестве, читая, изучая научные труды. Это полностью занимало доктора Киритсиса, и многие даже завидовали его увлеченности работой и тем, как он в нее погружен.