Виктория Хислоп - Остров

Савина Ангелопулос, стоявшая в дверях рядом с Фотини и двумя девочками Петракис, хорошо понимала, почему угроза на этот раз вполне реальна. По самой простой причине: уж очень велика была скорость полетов. Немецкие самолеты, сбросившие десант, могли домчаться со своей базы в Афинах до их острова быстрее, чем дети добирались до школы в Элунде. Но она помалкивала. А присутствие на Крите нескольких десятков тысяч союзников, эвакуированных с материка, не вызывало у нее чувства защищенности. Савина не обладала мужской самоуверенностью. Мужчинам хотелось верить, что если кто-то убил несколько сотен немцев, спустившихся на остров на парашютах, то на том дело и кончится. Но Савина интуитивно понимала, что это не так.

Через неделю ситуация прояснилась. Каждый день те, кто собирался в баре, теперь выплескивались на площадь, потому что в конце мая настало наконец то время, когда тепло не пропадало вместе с заходом солнца. Находясь примерно в сотне миль от центра событий, жители Плаки полагались на слухи и обрывки информации, и все больше и больше кусочков подлинной истории долетало до них с запада, как семена чертополоха, плывущие по ветру.

Похоже было на то, что некоторые из тех, кто упал с неба, все же чудесным образом уцелели и где-то попрятались, захватив при этом стратегически важные позиции. Сначала слухи говорили только о пролитии немецкой крови, о врагах, пронзенных бамбуковыми палками, удавленных стропами собственных парашютов на ветвях оливковых деревьев или разбившихся о скалы, – но теперь понемногу стала доходить правда о том, что пугающее количество немцев осталось в живых, а аэродром теперь используется для того, чтобы на остров высадились новые тысячи врагов. Судьба, похоже, благоприятствовала немцам. Через неделю после первой высадки Германия заявила, что Крит принадлежит ей.

В тот вечер все снова собрались в баре. Мария и Фотини оставались снаружи, они играли в крестики-нолики, рисуя их в пыли острыми палочками, но при этом внимательно прислушивались к все более громко звучавшим голосам внутри.

– Почему мы оказались не готовы? – резко спрашивал Антонис Ангелопулос, стуча своим стаканом по металлическому столу. – Ясно же было, что они нападут с воздуха!

Вспыльчивости у Антониса хватило бы на двоих – на него самого и на его брата. Даже в самые лучшие времена нужно было совсем немного, чтобы вывести его из себя. Зеленые глаза Антониса, прикрытые тяжелыми веками и темными ресницами, пылали гневом. Братья были не похожи ни в чем. Ангелос был мягок и телом, и умом, Антонис – жилист, обладал острыми чертами лица и постоянно рвался в драку.

– И вовсе не ясно, – возразил Ангелос, небрежно взмахнув пухлой рукой. – Как раз этого никто и не ожидал.

Павлос далеко не в первый раз задумался о том, почему его сыновья никогда ни в чем не соглашаются между собой. Он достал сигарету и вынес собственный вердикт.

– Я согласен с Ангелосом, – сказал он. – Никто и представить не мог нападение с воздуха. Это же просто самоубийство, вот так вторгаться в подобное место – падать с неба и ждать, когда тебя подстрелят с земли!

Павлос был прав. Для большинства греков это действительно выглядело не чем иным, как самоубийством, но немецкое командование считало иначе и могло пожертвовать несколькими тысячами солдат ради достижения своих целей. Не успели союзники опомниться, как ключевой аэропорт Малеме, рядом с Ханьей, был уже в руках немцев.

В первые дни дела в Плаке шли как обычно. Никто и не представлял себе, чтó может означать для них присутствие врагов на земле Крита. Сначала люди были просто потрясены случившимся. Однако постепенно до Плаки доходили вести о том, что картина в целом выглядит куда хуже, чем можно вообразить. Через неделю вся сорокатысячная группировка греческих и союзнических соединений, что находились на Крите, с большими потерями ушла с острова. Споры в баре стали еще более горячими, и стали раздаваться голоса, говорившие, что деревне следует подготовиться к защите на тот случай, если немцы двинутся на восток. Желание взяться за оружие начало распространяться, как религиозная лихорадка. Деревенские не боялись кровопролития. Многие из них горели желанием пострелять.

Реальное положение дел начало осознаваться жителями Плаки только тогда, когда немецкие отряды явились в Айос-Николаос и маленький тамошний отряд отступил в Элунду. А потом настал и тот самый день…

Девочки Петракис возвращались домой из школы, когда Анна, вдруг замерев на месте, дернула сестру за рукав.

– Смотри, Мария! – воскликнула она. – Смотри! Вон там, дальше…

Сердце Марии на мгновение остановилось. На этот раз Анна была права. Немцы действительно были здесь. Два солдата решительно шагали прямо к сестрам. Что вообще делают оккупанты, добравшись до какого-то нового места? Мария предполагала, что они убивают всех подряд. А зачем еще им захватывать новые места? У нее ослабели ноги.

– Что нам делать? – прошептала она.

– Иди как ни в чем не бывало, – чуть слышно пробормотала Анна.

– Может, нам лучше вернуться и пойти в обход? – умоляюще произнесла Мария.

– Не глупи! Иди, и все. Я хочу посмотреть на них поближе. – Она схватила сестру за руку и потащила вперед.

Солдаты выглядели загадочно, их голубые глаза смотрели прямо вперед. Одеты они были в плотные шерстяные мундиры, а их ботинки с металлическими носками ритмично выстукивали по мостовой. Солдаты прошли мимо, не заметив девочек. Как будто девочек просто не существовало.

– Они на нас даже не посмотрели! – воскликнула Анна, как только солдаты отошли достаточно далеко.

Ей было уже почти пятнадцать, и она чувствовала себя оскорбленной, если какой-то представитель противоположного пола не обращал на нее внимания.

Всего через несколько дней в Плаке появился небольшой отряд немецких солдат. В дальнем конце деревни ранним утром одну из семей весьма грубо разбудили.

– Эй, открывай! – кричали солдаты, колотя в дверь прикладами винтовок.

Несмотря на то что греки не знали ни слова по-немецки, они прекрасно поняли приказ и поспешили его выполнить. От них требовали или освободить дом к полудню, или столкнуться с последствиями неповиновения. С того дня присутствие немцев, предсказанное Анной, стало реальностью, и в деревне воцарилась тяжелая атмосфера.

Проходил день за днем, но никаких существенных новостей о происходившем на всем Крите до деревни не доходило. Зато бродило множество слухов, включая слух о том, что небольшие отряды союзников продвигаются на восток в сторону Ситии. Как-то вечером, когда сгустились сумерки, четверо переодетых британских солдат спустились с холмов, где они ночевали в заброшенной пастушеской хижине, и осторожно вошли в деревню. Их не встретили бы радушнее даже в родном доме. И дело было не только в жажде настоящих новостей – деревенские готовы были проявить гостеприимство к любым чужакам, обращаясь с ними как с даром Божьим.