Виктория Хислоп - Остров

Отсутствие доктора Киритсиса для обитателей Спиналонги было, пожалуй, наихудшим побочным эффектом войны. Все те месяцы, пока он еженедельно навещал остров, больные лелеяли надежду на будущее. А теперь снова единственной реальностью для них стало настоящее.

А вот поездки на остров Гиоргиса участились. Очень скоро он понял, что афиняне без труда могут позволить себе всю ту роскошь, какую они имели до войны, несмотря на то что им приходилось платить за это все больше и больше.

– Послушайте, – говорил Гиоргис своим друзьям, когда они сидели на берегу, занимаясь починкой сетей, – я был бы дураком, если бы стал задавать лишние вопросы. У них есть деньги, чтобы заплатить мне, так разве я вправе спрашивать, откуда они берут столько средств, чтобы покупать все на черном рынке?

– Но вокруг множество людей, у которых даже последняя горсть муки кончается! – возразил ему один из рыбаков.

Зависть к богатству афинян была главной темой и в баре, преобладая во всех разговорах.

– Почему они должны питаться лучше, чем мы? – резко спросил как-то Павлос. – Как это они могут позволить себе шоколад и хороший табак?

– У них есть деньги, вот и все, – ответил Гиоргис. – Хотя и нет свободы.

– Свобода! – фыркнул Лидаки. – Ты вот это называешь свободой? Нашу страну захватили проклятые германцы, с нашими юношами жестоко обращаются, наших стариков сжигают в собственных домах! Как раз там и есть настоящая свобода! – воскликнул он, тыча пальцем в сторону Спиналонги.

Гиоргис прекрасно понимал, что бессмысленно спорить с друзьями, и замолчал. Даже те, кто отлично знал Элени, теперь время от времени забывали, что и она тоже находится на том острове. Хотя иногда все-таки кто-нибудь невнятно бормотал извинения, понимая, что бестактно ведет себя при Гиоргисе. Но только он сам и доктор Лапакис знали, как все обстоит на самом деле. Впрочем, Гиоргис догадывался, что ему и половины не известно. Он ведь видел лишь вход в туннель да мощную стену, но он слышал от Элени много рассказов.

Когда Гиоргис был на Спиналонге в последний раз, то заметил еще более тяжкие изменения в состоянии жены. Сначала у нее были только едва заметные припухлости на груди и спине и самое ужасное – на лице. А теперь ее голос звучал едва слышно. Иногда Гиоргис думал, что это связано с тяжкими переживаниями, но дело, конечно, не только в них. Элени говорила, что у нее как будто сжато горло, и обещала сходить к доктору Лапакису за лекарством. Она старалась держаться как можно бодрее с Гиоргисом, чтобы он возвращался домой к девочкам не слишком подавленным.

Гиоргис видел, что болезнь завладевает его женой и она, как и большинство прокаженных на острове, будь они хоть нищими, хоть с полными карманами денег, теряет надежду.

Люди, с которыми Гиоргис чинил сети на берегу или сидел в баре, проводя время за игрой в триктрак или карты, были теми самыми людьми, вместе с которыми он вырос. И их фанатизм, их узкие взгляды заразили бы и его тоже, если бы не его связь со Спиналонгой. Это обстоятельство дало Гиоргису некое особое понимание мира, каким никогда не смогли бы обладать его односельчане. Он сдерживался, прощая им их неведение, потому что ничего другого сделать не мог.

Гиоргис продолжал возить на остров пакеты и посылки. Какое ему было дело до того, что их содержимое добывалось не совсем законным путем? Разве любой другой не делал бы то же самое, обладай он такими же средствами, как афиняне? Ему и самому хотелось бы дать своим дочерям то, что могли себе позволить лишь немногие обитатели Спиналонги. Именно поэтому он усердно трудился ради собственной выгоды – раз уж ему нужно было содержать Анну и Марию. Люди на острове были больны и выброшены из общества, но преступниками они не были. Об этом жители Плаки, ради собственного удобства, забывали.

Немцы боялись Спиналонги с сотнями прокаженных, живущих там, за узкой полоской воды, и потому разрешили поставки, потому что последнее, чего бы им хотелось, так это чтобы кто-нибудь из обитателей острова покинул его, явившись в поисках пропитания на материк. Однако одному из больных удалось все же сбежать. Был конец лета 1943 года, и заключенное итальянцами перемирие привело к тому, что в префектуре Ласити появилось еще больше немцев.

Как-то во второй половине дня Фотини, Анна, Мария и еще пять-шесть ребят играли, как обычно, на берегу. Они уже привыкли к присутствию немецких солдат, и то, что один из них подошел совсем близко, не привлекло их внимания.

– Давайте камешки бросать! – предложил кто-то из мальчиков.

– Да, кто дальше! – поддержал его другой.

Плоских гладких камней на берегу хватало, и вскоре они полетели в воду, слегка подпрыгивая над гладкой поверхностью, чтобы достичь невидимой цели.

Внезапно один из мальчиков закричал:

– Стой! Стой! Там кто-то есть!

Он был прав. С острова к их берегу кто-то плыл. Немецкий солдат тоже это заметил и наблюдал с презрительным видом.

Дети подпрыгивали на месте, крича пловцу, чтобы тот поворачивал обратно, поскольку предвидели недоброе.

– Да что он делает? – воскликнула Мария. – Он разве не знает, что его могут убить?

Прокаженный медленно, но упорно продвигался вперед. То ли он не замечал солдата на пляже, то ли был готов рискнуть – хотя это и было самоубийственно, – потому что просто не мог больше выносить жизни в колонии. Дети продолжали кричать во все горло, но в то мгновение, когда немец поднял винтовку, умолкли, застыв от ужаса. Немец подождал, пока мужчина подплывет ближе, и, когда тому оставалось до берега метров пятьдесят, убил пловца. Это была хладнокровная казнь. Как в тире. На этом этапе войны люди уже слышали множество историй о кровопролитиях и казнях, но дети ничего такого сами не видели. Но в это мгновение они поняли разницу между рассказами и реальностью. Звук единственного выстрела отдался от воды, его умножили горы, высившиеся позади, и красное покрывало расползлось по поверхности спокойного моря.

Анна, старшая из детей, отчаянно закричала на солдата:

– Ты выродок! Ты немецкий выродок!

Несколько младших детей заплакали от испуга и потрясения – с этими слезами они потеряли детскую невинность. К этому времени уже несколько десятков человек выскочили из своих домов, услыхав крики, и увидели, как дети сбились вместе, рыдая и всхлипывая. До Плаки как раз на этой неделе дошел слух, что враги стали применять новую тактику: когда они подозревали, что партизаны готовят нападение на них, они забирали из какой-нибудь деревни всех маленьких девочек и использовали их как заложниц. Рассчитывать на безопасность детей теперь не приходилось, и деревенские сначала подумали, что нечто подобное происходит сейчас на берегу, но там они увидели одного-единственного солдата. Люди были готовы разорвать его в клочья голыми руками. Но тот с предельным хладнокровием небрежным жестом показал на море. Тело уже исчезло под водой, но красное пятно держалось на поверхности, как растекшаяся нефть.