Брюс Кэмерон - Жизнь и цель собаки

Мне очень хотелось порадовать его, но я не понимал, о чем он спрашивает. Хорошо бы он велел мне искать; я бы с удовольствием показал, что я умею.

– Бандит? Такер?

Ага, ясно, о чем он. Я внимательно смотрел на Итана, ожидая, что он угадает.

– Боец? Приятель? Малыш?

Вот! Это слово я знаю. Я гавкнул, и мальчик удивленно посмотрел на меня.

– Ух ты, это твое имя? Тебя называли Малыш?

Я завилял хвостом.

– Ну что ж, Малыш так Малыш. Твое имя – Малыш.

На следующий день я уже привык откликаться на «Малыш». Это было мое новое имя.

– Малыш, ко мне, – звал меня мой мальчик. – Малыш, сидеть! Эге, похоже, тебя кто-то здорово выдрессировал. Непонятно только, как ты здесь оказался. Тебя бросили?

В первый день я побаивался отходить далеко от Итана. Я удивился, когда мой мальчик отправился спать в комнату Дедушки и Бабушки, но когда он похлопал по матрасу, не стал мешкать – запрыгнул на мягкую постель и вытянулся, застонав от удовольствия.

Итан несколько раз за ночь вставал и отправлялся в туалет, а я преданно шел за ним каждый раз и ждал на пороге, пока он делал свои дела.

– Знаешь, вовсе не обязательно идти за мной каждый раз, – сказал он мне. Наутро он не спал долго, как раньше, а поднялся с рассветом и приготовил нам обоим завтрак.

– Ну что ж, Малыш, я почти на пенсии, – сказал Итан. – Я еще консультирую нескольких клиентов, и на это утро у меня назначена встреча с одним из них, но потом мы свободны целый день. Я подумал – почему бы нам не поработать сегодня в саду. Согласен?

Я завилял хвостом. Имя Малыш мне нравится, решил я.

После завтрака (я ел тост!) мой мальчик говорил по телефону, а я исследовал дом. Комнаты наверху, похоже, не использовали – там пахло плесенью, в них почти не было следов присутствия Итана. Его комната осталась такой же, как прежде, а комната Мамы пустовала.

Шкаф внизу был плотно закрыт, но, принюхавшись к щели, я учуял знакомый запах.

Летало.

Мальчик таил в себе печаль, глубокую боль – раньше ее не было, – и она давила больше, чем боль, поселившаяся в его ноге.

– Здесь живу только я; не понимаю, кого ты ищешь, – говорил мне Итан, когда я проверял каждый угол в доме. – Я хотел завести семью и даже пару раз почти женился, но так и не вышло. Даже несколько лет жил с одной женщиной в Чикаго.

Мальчик стоял, слепо глядя в окно, печаль усиливалась.

– Джон Леннон сказал, что жизнь – это то, что с нами случается, пока мы строим планы. По-моему, очень правильно.

Я подошел к мальчику и сел, подняв лапу, чтобы тронуть его бедро. Он опустил взгляд.

– Знаешь, Малыш, давай наденем тебе ошейник.

Мы поднялись в его комнату, и Итан снял с полки коробку.

– Так, посмотрим… Ага, вот он.

В коробке что-то звякнуло, Итан вытащил ошейник и встряхнул его. Звук был такой знакомый, что я задрожал. Когда я был Бейли, это звяканье исходило от меня.

– Его носил мой другой пес – давным-давно. Бейли.

Я завилял хвостом, услышав свое имя. Мальчик показал мне ошейник, и я обнюхал его, впитывая совсем слабый запах другой собаки. Запах меня, понял я. Я нюхал себя – очень странное чувство.

Итан несколько раз встряхнул ошейник.

– Какой хороший был пес Бейли! – Посидев немного, задумавшись, он посмотрел на меня и заговорил. Голос звучал хрипло, я чувствовал волну сильных чувств от мальчика – печаль и любовь, сожаление и скорбь. – Пожалуй, лучше купить тебе собственный ошейник, Малыш. Не нужно заставлять тебя подлаживаться под этот. Бейли… Бейли был совершенно особым псом.

Я напрягся, когда на следующий день мы на машине приехали в город – я не хотел обратно в клетку, ко всем этим лающим собакам. Но оказалось, что мы просто приехали за мешками еды и жестким ошейником на мою шею. Когда мы вернулись домой, Итан прикрепил на него звенящий жетончик.

– Тут написано: «Меня зовут Малыш. Мой хозяин – Итан Монтгомери», – сказал мне мой мальчик, держа жетончик в руке. Я повилял хвостом.

После нескольких таких поездок в город я перестал переживать – не похоже было, чтобы Итан собирался меня бросить. Я больше не жался к его ногам и бродил сам по себе, расширив свою территорию на всю Ферму. Особое внимание я уделял почтовому ящику и другим местам у дороги, куда походили другие самцы.

Пруд был на своем месте, и на его берегах по-прежнему обитала стайка глупых уток. На мой взгляд, утки были те же самые. Впрочем, не важно; увидев меня, они так же испуганно прыгали в воду и плыли обратно. Я знал, что нет смысла гоняться за ними, но все равно гонялся – просто для забавы.

Итан много времени проводил на коленях на большом влажном участке земли за домом, и я уяснил, что он не хочет, чтобы я задирал там лапу. Он разговаривал со мной, играя с землей; я слушал и вилял хвостом, услышав свое имя.

– Скоро будем ездить на ярмарку по воскресеньям; замечательное время. За мои помидоры мы получим кучу денег, – говорил он.

Однажды я утомился от копания в земле и пошел в сарай. Таинственная черная кошка давно пропала – нигде не осталось ее запаха, и я почему-то расстроился. Это была единственная кошка, с которой мне было приятно встречаться.

Нет, не совсем так. Несмотря на то что мне часто доводилось раздражаться на Чиньку, ее бесстыдная любовь все-таки доставляла удовольствие.

В углу сарая я нашел стопку старых одеял, заплесневелых и гниющих. Сунув в кучу нос и глубоко вдохнув, учуял знакомый и приятный запах. Дедушка. Именно тут мы с ним занимались «по хозяйству».

– Мне полезно гулять, ходить, – сказал Итан. – Сам не пойму, чего это я раньше не завел собаку. Мне полезно двигаться.

Иногда мы вечером обходили вокруг Фермы по утоптанной тропинке, которая сильно пахла Троем; а иногда мы ходили по шоссе. Каждый раз у дома Ханны я чувствовал что-то от моего мальчика, однако мы не останавливались и не заходили в дом, чтобы увидеть девочку. Непонятно, почему-то я не чувствовал ее запаха; ведь помнил, что Карли из собачьего парка была вся покрыта запахом Ханны.

Как-то вечером мы шли мимо дома Ханны, и я вдруг понял то, что мне раньше не приходило в голову: боль, которую прячет в себе мой мальчик, очень похожа на боль, которую я ощущал в Джейкобе. Это горе одиночества, чувство, что кого-то потерял.

Впрочем, иногда эта боль проходила. Итан любил лупить тростью по мячу, посылая его по дорожке, чтобы я догнал и вернул его. Мы часто играли в эту игру – я бы стер до основания подушечки на лапах, лишь бы радовать моего мальчика. Когда я поймал мяч в высоком прыжке, на лету, как кусочек мяса, брошенный из-за забора, Итан весело засмеялся.

Однако бывало и так, что его затягивал черный водоворот тоски.

– Вот уж не думал, что моя жизнь так обернется, – хрипло сказал он однажды вечером. Я ткнулся в него, стараясь развеселить. – Совсем один, даже поговорить не с кем. Заработал кучу денег, но работа очень быстро надоела мне, и я ее бросил – и все равно не получил удовольствия.