Филиппа Грегори - Дочь кардинала

– Изабелла должна присоединиться к свите королевы, – раздается громкий голос короля, и отец отвечает немедленно:

– Да-да, разумеется. Она сочтет это за честь.

Эти слова доносятся до Изабеллы и королевы, и обе поднимают головы и встречаются взглядом. Изабелла выглядит крайне испуганной, ее губы приоткрываются, словно она собирается попросить отца передумать. Однако те дни, когда мы могли позволить себе заявить, что мы слишком хороши, чтобы служить короне, уже давно позади. Изабелле придется жить в покоях королевы и прислуживать ей ежедневно. Королева презрительно отворачивается, как будто не может больше нас видеть, будто мы представляем собой что-то грязное и постыдное, словно мы прокаженные. Отец же на нас вообще не смотрит.

– Поехали со мной, – возбужденно шепчет мне Изабелла. – Если мне придется ей служить, ты просто должна со мной поехать. Давай же поедем и вместе будем жить в ее покоях, Анни. Клянусь, я одна там не выдержу.

– Отец меня не отпустит, – быстро отвечаю я. – Помнишь, как мать не пустила нас прошлый раз? Тебе придется поехать, потому что ты замужем за братом короля, но мне туда нельзя, мать меня не отпустит, а я не смогу…

– И леди Анна тоже, – легко продолжил король.

– Разумеется, – тут же согласился отец. – Как пожелает ее величество.

Королева ни разу не позволила себе грубости по отношению к нам, все обстоит гораздо хуже. Ее мать совсем с нами не разговаривает, и, если ей случается проходить мимо нас по галерее или залу, она идет как можно дальше от нас, почти прижимаясь к стене, словно не допуская мысли о том, чтобы коснуться нас краем своей юбки. Если бы кто-то другой отходил в сторону при моем появлении, я сочла бы этот жест проявлением уважения, в котором мне уступают дорогу. Но когда это делает герцогиня, быстро отстраняясь и даже не удостоив меня взглядом, я чувствую себя грязью, о которую она не желает марать свое платье, словно к моей обуви или нижним юбкам прилипло что-то нестерпимо смердящее. Мы видимся с матерью только за ужином и по вечерам, когда она сидит с другими фрейлинами, окруженная отнюдь не дружеским молчанием, в то время как они ведут между собой приятную беседу. Все остальное время мы прислуживаем королеве, помогая ей одеться по утрам, сопровождая ее в детскую, когда она навещает трех своих маленьких дочерей, преклоняем колени позади нее в часовне, сидим возле нее на завтраке, выезжаем с ней в угодья, когда она желает поохотиться. Мы постоянно находимся рядом с ней, но она ни словом, ни жестом, ни взглядом не отмечает нашего присутствия.

По правилам старшинства мы часто должны ходить непосредственно за ней, и тогда она ведет себя так, будто не видит нас, обращаясь к другим дамам поверх наших голов. Если, кроме нас, рядом с ней никого нет, она делает вид, что совершенно одна. Когда мы несем ее шлейф, она идет быстро, словно позади никого нет, и мы должны прикладывать все усилия, чтобы поспеть за ней, выглядя при этом до крайности глупо. Передавая нам перчатки, она даже не смотрит в нашу сторону, не заботясь о том, готовы ли мы их принять или нет. Когда я роняю одну из них, она даже не снисходит до того, чтобы это заметить, будто бы предпочитая оставить драгоценную надушенную и украшенную богатой вышивкой перчатку лежать в грязи тому, чтобы попросить ее поднять. Когда мне приходится ей что-то передавать, например книгу или прошение, она принимает это у меня так, словно предмет сам необъяснимым образом возник из воздуха. Если я передаю ей букетик цветов или носовой платок, она берет их у меня из рук так, чтобы ни в коем случае не коснуться моих пальцев. Она никогда не просила нас подать ей молитвенник или четки, и я не смею сама предложить их поднести, страшась, что она сочтет, что я осквернила их своими окровавленными руками.

Изабелла теперь постоянно бледна и угрюма и все время молчит, даже если сидящие вокруг нее дамы весело щебечут. Чем сильнее становится заметен живот Изабеллы, тем меньше поручений дает ей королева, но причина такой деликатности состоит вовсе не в заботе или сострадании к ней. Однажды в презрительном полуобороте к нам она заявляет, что Изабелла больше не в состоянии ей услужить и вовсе не годится на роль фрейлины, как и на любую другую: она только и может, что рожать потомство, подобно свинье. Изабелла так и остается сидеть, прикрывая руками выдающийся вперед живот, словно пытаясь его спрятать, укрыть от недоброго взгляда королевы.

Но я все равно не могу относиться к королеве как к врагу, потому что не могу избавиться от впечатления, что она права, а мы не правы и что ее явное пренебрежение нами было заслуженным благодаря действиям нашего отца. Я не могу на нее сердиться, мне слишком стыдно. Когда я вижу, как она улыбается дочерям или смеется с мужем, я вспоминаю, как впервые увидела ее и как она показалась мне самой красивой женщиной на свете. Она по-прежнему кажется мне самой красивой женщиной на свете, только вот я больше не восторженная маленькая девочка. Теперь я дочь ее врага и убийцы ее отца и родного брата. Я глубоко, искренне сожалею о том, что случилось, но сказать ей об этом не могу, да и она мне ясно дает понять, что не станет меня слушать.

После месяца такого существования я понимаю, что не могу есть за одним столом с остальными дамами, потому что еда встает мне поперек горла. Я не могу спать по ночам и никак не могу согреться в продуваемой свистящими сквозняками спальне. У меня дрожат руки, когда мне приходится что-то передавать королеве, а мои вышивки и вовсе безнадежны, а льняная канва сплошь покрыта пятнами крови от того, что я постоянно колю иглой пальцы. Я спрашиваю мать, не могу ли я вернуться в Уорик или хотя бы в Кале. Я рассказываю, что чувствую себя больной и жизнь здесь, при дворе, в окружении врагов, лишь делает это состояние еще тяжелее.

– Не смей жаловаться, – одергивает она меня. – Я сижу возле ее матери за обеденным столом, и каждый раз у меня все внутри покрывается льдом от злого колдовства этой ведьмы. Твой отец рискнул всем и проиграл. Он не смог держать короля узником в своей собственной крепости, потому что его не поддержал бы никто из лордов, а без их поддержки ничего было нельзя сделать. Нам еще повезло, что король не приказал его казнить, вместо этого поместив нас в очень хорошее место: в свой дворец, признав брак твоей сестры с его братом и помолвку твоего кузена Джона с дочерью короля. Мы близки к трону и можем стать еще ближе. Служи королеве и будь благодарна ей за то, что твой отец не окончил свои дни на плахе, как ее отец, и надейся, что он найдет для тебя хорошего мужа, а королева одобрит его выбор.