Филиппа Грегори - Дочь кардинала

Ричард поворачивается к своей матери.

– Прости меня, – говорит он. – Я пытался это сделать. Только королева теперь получила полную власть над Эдуардом, да и он больше не желает меня слушать. Я не могу давать ему советов. И я не могу давать ему советов, направленных против нее.

Герцогиня ходит по комнате из стороны в сторону. Впервые за все это время она выглядит старой женщиной, измученной своими переживаниями.

– Неужели Эдуард приговорит к смерти своего родного брата? – спрашивает она. – Неужели я потеряю Джорджа так же, как потеряла вашего брата Эдмунда? Неужели он падет жертвой бесчестной смерти? Неужели она и его голову поднимет на копье? Неужели Англия снова попала в руки страшной женщины, волчицы Маргариты Анжуйской? Неужели Эдуард забыл, кто его настоящие друзья и кто родные братья?

Ричард качает головой.

– Я не знаю, – отвечает он. – Он уже снял меня с поста председателя суда пэров, чтобы мне не пришлось самому назначать смертные казни.

Герцогиня тут же насторожилась:

– Кто стал новым председателем суда пэров?

– Герцог Бэкингем. И он сделает все, что велят ему Риверсы. Ты пойдешь к Эдуарду? Ты станешь его просить о милости?

– Разумеется, – говорит она. – Я пойду к одному своему возлюбленному сыну, чтобы молить его пощадить жизнь второго. Я не должна была дожить до такого. Это все плоды правления злой женщины, плохой жены, ведьмы, сидящей на троне.

– Тише, – устало просит Ричард.

– Нет, я не стану говорить тише. Я встану между ней и моим сыном Джорджем. Я его спасу.

Нам приходится ждать. Мы ждем и ждем, заканчивается январь, потом – февраль. Представители обоих домов и члены парламента шлют свои делегации к королю, умоляя его вынести вердикт и закрыть дело против собственного брата тем или иным способом. Наконец решение вынесено, и Джорджа признают виновным в измене. Наказанием за измену всегда была только смерть, но король по-прежнему не решается подписать смертный приговор собственному брату. Никому не позволяется видеть Джорджа, который из своего заключения взывает с просьбой отдать решение его судьбы на волю случая и смертельного поединка – старинного способа избежать бесчестной смерти. Этот поединок был последним аргументом невинно обвиненного. Король же, который должен был являть собой сосредоточие чести и достоинства, ему в этой просьбе отказывает. Кажется, это дело выходит за рамки понятий о чести, да и о справедливости тоже.

Герцогиня Сессиль, как и обещала, отправляется на аудиенцию к королю, уверенная в том, что ей удастся убедить Эдуарда сменить смертный приговор на ссылку для Джорджа. Когда же она возвращается из дворца в замок Бейнардс, слугам приходится помогать ей выйти из кареты. Она бледна, как ее кружевной воротник, и не может стоять на ногах.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Она судорожно цепляется за мои руки, стоя на ступенях своего величественного дома в Лондоне. Ни разу до этого момента у нее не возникало желания протянуть ко мне руки.

– Анна, – только и может произнести она. – Анна…

Я зову на помощь моих дам, и все вместе мы помогаем ей подняться в мои комнаты, усаживаем ее в мое кресло перед камином и подаем бокал мальвазии [13]. Неожиданно одним широким жестом она выбивает из рук бокал, и тот вдребезги разбивается о каменную каминную стойку.

– Нет! Нет! – кричит она с неожиданно появившейся силой. – Не подносите его близко ко мне!

Сладкий аромат вина наполняет комнату. Я встаю перед ней на колени и беру ее руки в свои. Она вся дрожит и восклицает:

– Только не вино! Только не вино!

Мне кажется, что она бредит.

– Что с вами? Герцогиня? Герцогиня Сессиль? Возьмите себя в руки!

Эта женщина была при дворе, в то время как ее муж готовил величайший заговор против короля за всю историю Англии. Она стояла возле креста на базарной площади в Ладлоу, когда ее муж бежал, а ланкастерские солдаты грабили город. Это женщина, которую чертовски трудно заставить проронить хоть одну слезинку и признать поражение. Но сейчас она смотрела на меня слепым от наполнявших ее глаза слез взглядом. А потом она громко всхлипнула.

– Эдуард сказал, что единственное, что он может сделать для Джорджа, – это дать ему возможность выбрать способ казни. Он сказал, что его брат должен умереть. И эта женщина была там все время нашего разговора. Она не позволяла мне сказать ни слова в оправдание Джорджа. Единственное, чего мне удалось для него добиться, – это право умереть в его комнатах в Тауэре, такой смертью, которую он выберет сам.

Она прячет лицо в руках и разражается таким плачем, словно уже не в состоянии остановиться. Я бросаю взгляд на дам. Мы настолько потрясены состоянием герцогини, что просто стоим вокруг нее беспомощным хороводом, не в силах помочь горюющей матери.

– Мой любимый сын, мой дорогой, – шепчет она сама себе. – И именно он должен так умереть.

Я не знаю, что мне делать. Мягко положив руку ей на плечо, я говорю:

– Не желаете ли чего-нибудь попить, ваша милость?

Она поднимает на меня глаза, и я вижу, как ее все еще красивое лицо застыло от горя.

– Он выбрал быть утопленным в вине из мальвазии, – говорит она.

– Что?

Она кивает.

– Вот почему мне не хотелось его пить. Я больше никогда не прикоснусь к нему, до конца своей жизни. И дома у меня его не будет никогда. Я распорядилась, чтобы мои погреба очистили от него уже сегодня.

– Но как он решился на подобное? – спрашиваю я в ужасе.

Она горько смеется. Тоскливый, невеселый звук отскакивает от каменных стен.

– Это прощальный жест: заставить Эдуарда поухаживать за ним, заставить его заплатить за его выпивку. Высмеять королевское правосудие и перед смертью напиться любимым вином королевы. Он показывает, что это все ее рук дело, это ее яд убивает его, в этом вине был яд, который убил Изабеллу. Он высмеивает суд, высмеивает свой приговор. Он высмеивает свою смерть.

Я поворачиваюсь к окну.

– Дети моей сестры станут сиротами, – говорю я. – Маленькие Эдуард и Маргарита.

– Сиротами и нищими, – резко говорит герцогиня, вытирая свое лицо от слез.

– Что? – Я снова поворачиваюсь к ней.

– Их отец умрет в результате казни за измену. А земли предателей отбирает казна. Как думаешь, кому они отойдут?

– Королю, – глухо произношу я. – Королю, что в этом случае означает королеве и ее бесчисленному семейству. Разумеется.

Наш дом погружен в траур, но мы не можем носить синие одежды. Джордж, красавец герцог, мертв. Он умер так, как и желал: утонул в бочке с любимым вином королевы. Это был последний, горький, но пронзительно красивый жест в сторону женщины, которая погубила его семью. Она сама больше этого вина не пила, опасаясь почувствовать вкус слюны из раскрытого в спазме рта утопающего. Хотелось бы мне встретить Джорджа в чистилище, чтобы сказать ему, что одного он точно добился: он отбил у королевы любовь к этому вину. Мне лишь остается жалеть, что он не утопил ее в этом вине тоже.