Лора Флоранд - Француженки не верят джентльменам

И он преуспевал, пока Пьер Манон не уволил его. И нельзя не признать, что из-за этого у Габриэля полностью отсутствовало сочувствие к Пьеру, когда тот потерял звезду. Слова «злорадное удовлетворение» намного лучше описывали тогдашние чувства Габриэля. А потом пришло еще и отвращение с закатыванием глаз, когда Пьер еще и сдался. Габриэлю даже хотелось отправиться в Париж и вытрясти дурь из этого человека – вытрясти физически, собственными руками, схватив пожилого повара за плечи. Но Пьер потерял все права на то, чтобы Габриэль спасал его. Поэтому тогда он просто засунул кулаки под мышки, чтобы удержать руки от действий, и сердито смотрел на компьютер, с помощью которого мог бы купить билет на поезд, и думал: «А вот хрен тебе с маслом. Ты не заслужил моей помощи».

Конечно, потеря звезды могла повлечь разрушительные последствия. Потерять звезду гораздо хуже, чем потерять работу. Габриэль интуитивно чувствовал, что Пьер может провести год на сафари в Африке или сделать что-то еще, но все же в конце концов возвратится и будет бороться.

– И теперь… – Джоли тяжело вздохнула. Она выглядела так печально и отчаянно, будто не знала, что делать.

Ну конечно, она действительно не знает, что делать. Она и должна чувствовать отчаяние из-за того, что говорит с ним о своем отце.

– Я пытаюсь чем-то заинтересовать его. И, знаешь, он не так уж и плох. Посмотрел бы ты на тех, кто лежал с ним в больнице. От одного их вида хотелось разрыдаться. А он вполне мог бы уже восстановиться полностью, но, похоже, просто решил сдаться. А я не могу противопоставить его безволию свою волю.

– И что будешь делать? – резко спросил Габриэль. – Если так и не сможешь противопоставить его безволию свою волю? – Бог знает сколько раз он сам противостоял Пьеру Манону, но противостояние таких титанических характеров каждый раз приводило только к огромным сопутствующим разрушениям и страшным мигреням.

– То же, что и раньше. Буду продолжать работать над кулинарной книгой. Буду по-прежнему пытаться вовлечь его в работу над некоторыми рецептами, потому что… ну, я где-то читала, что людям полезно заново переживать то, чем они гордятся. Кулинарная книга для него – это альбом его достижений!

– Так вот для чего ты начала писать кулинарную книгу, – тихо сказал он, – чтобы показать отцу, как ты им гордишься.

– Что ж, мне и самой нравится работать над книгой, – смущенно произнесла Джоли. – Наконец-то я могу погрузиться в мир шеф-поваров, оказаться в самой его середине. Это так удивительно. Но… может быть, да. Немного и того и другого. Может быть.

– А что ты делаешь, когда он говорит «нет» работе над рецептами?

– Тогда я делаю перерыв. Но не давлю на него, так как не хочу, чтобы у него был лишний стресс. Его кровяное давление…

– Пусть пьет свои лекарства. А если всю оставшуюся жизнь ты будешь уберегать Пьера Манона от стресса или потери самообладания, чтобы не было повторного инсульта, то знай, Джоли, что это в принципе невозможно. Он stressé de la vie [101]. Стресс у этого человека вызывает буквально все.

Этим Пьер отличался от Габриэля, который тем или иным способом высвобождал все свои эмоции.

– И все же я хочу выждать, пока его состояние не станет более стабильным.

– Так тебе советовали его врачи?

Она смутилась.

– Ну, они сказали, что он должен тренироваться и что надо попытаться вовлечь его в жизнь.

Габриэль обдумал это и с укором взглянул на Джоли:

– Думаю, ты просто нянчишься с ним.

– У него же только что был инсульт!

Габриэль покачал головой.

– Для меня это звучит так, будто ты нянчилась с ним долгие годы. С тех самых пор, когда он трусливо удрал и бросил работу в ресторане вместо того, чтобы взять себя в руки и через два года открыть новый ошеломительный ресторан. Он же Пьер Манон, putain . Ему не нужно, чтобы с ним нянчились. О, я уверен, он упивается этим. Больше пятнадцати лет его семья жила на другой стороне океана. Кому же после этого не захочется получить такое внимание к своей персоне? Уж точно не этому самовлюбленному человеку. А если бы ты спросила меня, я бы ответил, что одна из причин его депрессии – это желание удостовериться, что он и впредь будет получать все твое внимание. Что с ним случится, когда ему станет лучше? А вот что: ты останешься здесь, на юге Франции, где ты действительно счастлива. – Габриэль говорил так, будто излагал всем известные факты. Давным-давно, когда ему еще не было и девятнадцати, он выучился на кухнях кое-чему весьма полезному: если хочешь, чтобы что-то произошло, то говорить об этом надо очень уверенно.

Джоли скрестила руки и, нахмурившись, смотрела на него. Bon sang [102], она же копирует отца! Надо же, как сильно проявилось внешнее семейное сходство отца с дочерью!

– Да, я забочусь об отце после инсульта, а ты пытаешься извратить мои слова так, как выгодно тебе.

– Слушай, Джоли, трехзвездная кухня – это тебе не детский сад.

– Да, я заметила, как много шансов ты был готов дать только что нанятому работнику, – сказала она с обидой.

– Если у него нет необузданного желания стать самым совершенным, самым прекрасным…

– Откуда тебе знать, что у меня не было такого желания? – с негодованием перебила она. – Ты не дал мне ни единого шанса.

– Я уволил тебя в основном потому, что хотел пригласить на свидание, – напомнил Габриэль.

– Сексуальные домога…

– Можно я просто напомню, что формально тогда ты на меня еще не работала! Как бы то ни было, если нет достаточно сильного желания, работники всегда уходят. И, Джоли, работа в трехзвездной кухне не для тех, кто любит долгое время проводить в тихом одиночестве, как ты. Ты специально пытаешься увести меня от разговора о своем отце?

Она нахмурилась и посмотрела вниз. А Габриэль продолжал:

– Ну, я не собираюсь нянчиться с тобой. Не в этом. Твой отец провел свою жизнь на трехзвездных кухнях. Он достиг самой вершины. Боролся с такими людьми, как я, и победил. Ты не можешь вовлечь его в жизнь, обкладывая мягкими и теплыми подушками. Он реагирует на возбудители, вызывающие стресс, на необходимость, требования, вызов. Он реагирует на непреодолимое желание стать совершенным, создать нечто прекрасное, доказать, что и сам чего-то стоит. Пьер реагирует на людей, говорящих ему, будто он не может что-то сделать, и вот тогда он начнет действовать. И вовсе не реагирует на тех, кто говорит, что он и так кое-что может и не стоит беспокоиться, если у него получается не так хорошо, как могло бы. Если ты хочешь и дальше уверять его, что вообще-то он способен на многое и не должен об этом беспокоиться, что его дочь будет любить его, пока он спокойно сидит и ничего не делает, то… ну, не знаю. Возможно, он проживет долго и у него не будет еще одного инсульта. Прекрасно. Еще сорок лет он будет смотреть телевизор. Но что чертовски верно, так это то, что он не будет вовлечен в жизнь. Кто угодно, только не Пьер Манон.