Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

– Да?

– Поднять флаг, сэр? Обеспечить охрану миссии?

– Немедленно. Все по плану, побольше шума: барабаны, волынки и так далее. На закате пусть волынщики проиграют отбой, и заставьте их и барабанщиков разок пройтись с музыкой взад-вперед.

– Слушаюсь, сэр. – Капитан подошел к флагштоку. Торжественно, под гром барабанов и скерл волынок «Юнион Джек» снова взлетел на верхушку мачты и заплескался там, наполняя души гордостью. В тот же момент, как было условлено заранее, с флагмана грянул приветственный бортовой залп. Сэр Уильям взял шляпу на отлет и вместе с остальными трижды прокричал здравицу королеве.

– Отлично, вот так-то лучше. Лун!

– Хейа, масса?

– Погоди-ка минутку, ты не Лун!

– Я Лун Два, масса, Лун Один приходить ночью, чоп чоп.

– Хорошо, Лун Два. Ужин на закате, ты делать каждый масса оч-чень удобный ладно.

Лун Два угрюмо кивнул, ему было крайне не по себе в таком уединенном месте, открытом для нападения, в окружении тысячи притаившихся враждебных глаз, на которые никто не обращал внимания, хотя почти каждый должен был чувствовать на себе их взгляд – поразительное легкомыслие. Я никогда не пойму варваров, подумал он.

В ту ночь Филип Тайрер не мог заснуть. Он лежал на одном из соломенных матрацев, брошенных поверх потертого ковра на полу, устало переворачиваясь с боку на бок каждые несколько минут. В его голове неприятно путались мысли о Лондоне и Анжелике, нападении, завтрашней встрече, ноющей боли в руке и сэре Уильяме, который весь день раздражался по пустякам. В маленькой комнате было холодно, этот холод напоминал, что скоро наступит зима. Застекленные окна выходили на большой, красиво спланированный парк позади здания миссии. Второй матрас в той же комнате предназначался капитану, но тот еще не вернулся с обхода.

Не считая возни собак, рыскавших в поисках пищи, и редкого мяуканья бродячих кошек, город был погружен в тишину. Время от времени он слышал далекое звяканье корабельных колоколов флота, отбивавших склянки, да гортанный хохот размещенных там солдат, и чувствовал себя спокойнее. Эти бойцы не знают себе равных, думал он. Мы здесь в полной безопасности.

В конце концов он встал, зевнул, на цыпочках подошел к окну, открыл его и облокотился на подоконник. Снаружи была сплошная темень, плотные облака заволокли все небо. Ни одной тени нельзя было различить, но он видел много шотландцев, патрулировавших сад с масляными фонарями. За забором с одной стороны в темноте проступали неясные очертания буддийского храма. На закате, когда волынки проиграли отбой и «Юнион Джек» был по обычаю спущен на ночь, монахи затворили тяжелые ворота храма, прозвонили в колокол, а потом наполнили ночь своим странным песнопением: « Ом-м-м мани-и-и падми-и-и хум-м-м… », повторяя эти слова снова и снова. На Тайрера пение подействовало успокаивающе, в отличие от многих других, которые встретили его свистом, улюлюканьем и грубыми криками монахам, чтобы те заткнулись.

Он зажег свечу, стоявшую у постели. Его часы показывали два тридцать. Снова зевнув, он подтянул одеяло, привалился к стене, подложив под спину жесткую подушку, открыл маленький дипломат со своими инициалами на тисненой коже – прощальный подарок его матери – и достал оттуда свою тетрадь. Читая глазами столбик японских слов и фраз, записанных им на слух, он вполголоса произносил их английский перевод. Перевернул страницу, следующую, потом еще одну. Потом проделал то же самое наоборот: читал английский перевод и произносил вслух японские слова. Он с удовольствием отметил, что не ошибся ни разу.

– Их так мало, я не знаю, правильно ли я их произношу, у меня так мало времени и я еще даже не начал изучать письмо, – пробормотал он.

В Канагаве он спросил у Бабкотта, где он мог бы отыскать лучшего учителя японского.

– Почему бы вам не поговорить с падре? – предложил Бабкотт.

Вчера он так и сделал.

– Ну конечно, мой мальчик. Только на этой неделе не получится, как насчет следующего месяца? Еще рюмочку шерри?

Господи, ну и здоровы́ же они здесь пить! Бывают пьяными бульшую часть дня, и уж обязательно к обеду. Падре бесполезен, к тому же от него разит до небес. Но какая удача это знакомство с Андре Понсеном!

Вчера днем он случайно встретил француза в одной из лавок в японской деревне, которая обслуживала Поселение. Эти лавки тянулись вдоль главной улицы деревни, находившейся в стороне от моря позади Хай-стрит, главной улицы Поселения, и примыкавшей к Пьяному Городу. Все лавки казались одинаковыми, все торговали одним и тем же набором местных товаров от снеди до рыбацкого снаряжения, от дешевых мечей до предметов старины. Он копался на полке с японскими книгами – бумага очень высокого качества, многие прекрасно отпечатаны и иллюстрированы гравюрами – и старался как-то изъясниться перед вежливо улыбавшимся во весь рот владельцем.

– Pardon, Monsieur , – сказал незнакомец, – но вам нужно назвать род книг, которые вас интересуют. – Ему было лет тридцать с небольшим. Чисто выбритое лицо с карими глазами и тонким галльским носом, вьющиеся каштановые волосы, хорошо одет. – Вам следует сказать: Ватаси хосии хон, ингэриш нихонго, додзо – Я бы хотел книгу, в которой есть английский и японский. – Он улыбнулся. – Разумеется, таких книг нет, хотя этот парень ответит вам с раболепной искренностью: А со дэсу ка, гомэн насай и так далее – Ах, очень жаль, сегодня у меня ее нет, но если вы придете завтра… Конечно, он не говорит вам правды, он говорит только то, что вы, по его мнению, хотите услышать – старейшая японская привычка. Боюсь, японцы вообще не слишком щедры на правду, даже между собой.

– Но, мсье, позвольте тогда спросить, как вам удалось выучить японский – совершенно очевидно, что вы свободно говорите на этом языке.

Человек приятно рассмеялся.

– Вы слишком добры. Нет, далеко не свободно, хотя я стараюсь. – Беспечно веселое пожатие плечами. – Терпение. Помогло еще и то, что некоторые из наших святых отцов говорят на нем.

Филип Тайрер нахмурился.

– Боюсь, я не католик, моя церковь англиканская, и… э… я ученик-переводчик при британской дипломатической миссии. Меня зовут Филип Тайрер, я только что приехал и пока еще не совсем здесь освоился.

– А, ну конечно, молодой англичанин с Токайдо. Пожалуйста, извините меня, я должен был бы узнать вас, мы все были в ужасе, когда услышали об этом происшествии. Позвольте представиться, Андре Понсен, уроженец Парижа, я негоциант.

– Je suis enchante de vous voir [14], – сказал Тайрер, легко переходя на французский, на котором говорил бегло, хотя и с чуть заметным английским акцентом. По всему миру, за пределами Британии, французский был признанным языком дипломатии, а также лингва франка для большинства европейцев, что делало знание его необходимым атрибутом каждого чиновника министерства иностранных дел – так же как и для всякого, кто считал себя человеком образованным. По-французски же он добавил: – Как вы думаете, возьмутся святые отцы обучить меня или хотя бы позволят мне посещать их занятия?