Андре Моруа - Земля обетованная

– Ну вот, – сказал он. – Вот и все…

– Да… вот и все, – отозвалась она, посмотрела на него и улыбнулась. Он ответил ей счастливым, признательным взглядом.

«Что ж, может, это будет не так и ужасно», – подумала она.

Ларрак велел слугам сервировать в гостиной, сообщавшейся со спальней, холодный ужин, чтобы избавиться от их присутствия.

– Но если вам понадобится Тереза, она, конечно, будет в вашем распоряжении, достаточно только позвонить, – добавил он.

Клер сняла шляпу и фуляровый жакет. Ларрака соблазнила ее белоснежная обнажившаяся шея под белокурыми волосами. Он подошел и поцеловал ее у самых корней волос. Поскольку она не подставляла ему губы, он приподнял за подбородок ее лицо и поцеловал ее в уголок рта. До сих пор все было вполне пристойно, но Ларрак резко выпрямился и перевел дыхание, сказав:

– Давайте ужинать! Иначе, если эта игра продлится…

И Клер подумала: «Придется платить… начиная с сегодняшнего вечера».

Ларрак довольно ловко откупорил бутылку шампанского, наполнил бокал и протянул его ей.

– О, вы же знаете, я никогда не пью вина, – сказала Клер.

– Какая жалость! Цвет шампанского был бы вам к лицу. Вы действительно не хотите слегка охмелеть, даже сегодня вечером? Поверьте мне, после этого все покажется вам куда проще.

– Нет, действительно не хочу, – ответила Клер. – Да и не могу, мне потом будет плохо.

Он разочарованно махнул рукой и спросил, что она будет есть.

– Куриное крылышко и какие-нибудь охлажденные фрукты.

– Неужели вы не хотите омара? Или гусиной печенки?

Клер вспомнила сон, увиденный в Сарразаке, и подумала: «Последний ужин приговоренного».

Сам Альбер Ларрак ел с аппетитом, хотя и казался смущенным, и говорил с наигранным оживлением, выдававшим его замешательство. За окнами темнело. Клер подошла к окну и, опершись на подоконник, выглянула в сад. Легкий ветерок колебал листву; нимфа посреди водоема лила в него тоненькую струйку воды. Клер прошептала:

Ей хотелось бы услышать в ответ нежное эхо: «О друг мой нежный!» [70]

– Что вы говорите, милая Клер? – спросил Альбер Ларрак, подойдя к ней и ласково поглаживая ее бедра.

– Я вспоминала Верлена, знаете, эти стихи «Чудесным утром…» Давайте спустимся в сад, там так красиво.

– О нет, – ответил он. – Сжальтесь над моим нетерпением! Нам предстоит кое-что более приятное. Вы не хотите пройти в вашу спальню? Я к вам присоединюсь через четверть часа.

Клер вошла в спальню, оглядела широкую кровать с розовыми простынями и медленно разделась. Потом, облачившись в длинную ночную рубашку из белого атласа, села в кресло, дрожа от ледяного озноба и молча готовясь к неизбежному. Бриллиант на ее руке мерцал, точно капля света. «Мой совет: до обрученья дверь не отворяй!» – подумала она. Что ж, «обручение» состоялось. Ларрак вошел в спальню без стука. Он был в голубой пижаме, подпоясанной витым шнуром. Быстро подойдя, он взял Клер за руку и поднял с кресла.

– Идем в постель, – сказал он, – и не бойся. Я не буду груб.

Он уложил ее рядом с собой и провел рукой по ее напряженному холодному телу.

– Как ты чудесно сложена! – сказал он. – Но ты, кажется, замерзла? Что с тобой? Тебе нехорошо?

Клер попыталась улыбнуться, но у нее стучали зубы. Из сада веяло цветочными ароматами.

– Иди ко мне, я тебя согрею, – прошептал он и обнял ее.

Закрыв глаза, она доверчиво прильнула к нему. Он крепко прижимал ее к себе, и она с удовольствием впитывала всем телом его живое тепло, как вдруг что-то неудобное помешало ей. Миг спустя к ее губам прильнул жадный рот, и сверху на нее навалилось тяжелое тело. Открыв глаза, Клер увидела над собой лицо мужа, ставшее внезапно странным, жестоким.

– Не сжимайся так, дорогая… Позволь мне сделать это…

Но Клер окаменела, она не могла преодолеть себя, хотя знала, что ей придется вынести вторжение мужчины. Она изо всех сил старалась поддаться, уступить, но какой-то дикий, первобытный страх сковывал ее. «Я не хочу чувствовать, не хочу, не хочу!» – мысленно твердила она, совсем как в детстве в Сарразаке прикладывая ладони к горячему кофейнику. Ей все же удалось перебороть себя и отдаться на волю мужа. Ее тело разорвала глухая ритмичная боль. Наконец мужчина испустил крик наслаждения и мигом позже, удовлетворенный, насытившийся, упал на постель рядом с Клер, глядя на нее влюбленно и гордо, словно он совершил некий подвиг.

Клер убежала в туалетную комнату. В окне, над темными массами деревьев, на черном бархатном небосклоне мерцали звезды. И, глядя на них, она снова, теперь уже с горькой иронией, прошептала: «Волшебный час»… Потом вспомнила мисс Бринкер, а следом, как ни странно, полуобнаженную Каллирою, лежащую без чувств у ног верховного жреца. «Нестираемый позор» – так говорила мисс Бринкер. «Как нож безжалостный» – так говорил Бодлер. И все это, увы, было правдой. Даже пресловутый «плод чрева», так смущавший ее невинное детство. Клер расплакалась и плакала долго и тихо. Когда она приоткрыла дверь спальни, то увидела, что патрон спит с раскрытым ртом. Она побоялась лечь рядом с ним, чтобы не возбудить его желания, притулилась на подушках шезлонга и так, дрожа от холода, просидела до рассвета. Наконец раздался крик петуха, щебет птиц. Ровное дыхание спящего мужчины размеривало бег времени. Клер бесшумно оделась и решила пойти в сад.

Весь дом еще спал. Спускаясь по великолепной розовой мраморной лестнице, Клер, несмотря на гнетущую усталость, вдруг на какой-то миг почувствовала себя счастливой: она была одна, она была вольна в своих движениях. Войдя в библиотеку, она распахнула ставни французского окна. Утренний солнечный луч с веселой молодой дерзостью ворвался в комнату и заиграл на позолоченных переплетах. Здесь стояли тысячи книг, и Клер приятно было думать, что все они принадлежат ей. Выбрав одну из них, почти не глядя, она вышла в сад.

Воздух был свеж и легок. Аллею окаймляли прихотливые кружева буксовых кустов; светлый каменный бортик водоема блестел в солнечном свете; слева, в беседке, увитой цветами, казалось, ждали несколько полосатых, оранжево-голубых кресел. Клер села и огляделась. «Какая совершенная красота! – подумала она. – Почему же любовь, да и сама жизнь, не может быть такой же совершенной, теплой и прелестной, как этот сад?!» Она рассеянно открыла книгу, взятую наугад в библиотеке. Это оказался сборник мемуаров XVI века. И прочла:

«В те времена молодая женщина, принятая ко Двору, не упускала случая возвыситься, принимая ухаживания придворных, удостоенных милостей Короля, и коих возраст требовал не столько развлечений, сколько заботливого ухода. Герцогиня де Таллар говаривала, что через это всем надобно пройти, так уж принято. И ежели вам было тридцать лет, ежели вам удавалось достичь желаемого, приобщившись ко всему, а именно блистая на ужинах, на балах, на спектаклях и в путешествиях, то вы начинали жить отчасти и для себя, а старики-придворные просили вас проявлять благосклонность к молодым людям, принадлежавшим к их дому…»