Джон Бёрджер - Дж.

– Подумаешь! Меня там Гарибальди прозвали, потому что маму считают его любовницей.

– Какой ужас!

– Да ладно, смешно ведь.

– Смешно?

– По-твоему, я должен броситься на защиту чести матери?

Джослин хотел признаться мальчику, что много раз просил Лауру рассказать сыну правду об отце, но смутно ощущал, что любые объяснения напрасны, поскольку являются частью прошлого, существовавшего только в его памяти. Он повернулся к столу и обтер приклад ветошью.

– А почему капитан Бирс – гад? – мягко, почти ласково спросил мальчик.

– Потому что он – гнусный ирландский бахвал, склочный горлопан и скандалист. Ему только вьючным обозом командовать!

– Не смей так говорить о своем зяте! – сказал мальчик и рассмеялся.

Джослин тоже засмеялся. Натянутая формальность между ними на мгновение исчезла, и они почувствовали себя на равных. Мальчик встал и подошел к столу. Джослин сел в кресло и откинулся на спинку. Он дрожал.

Мальчик поднял со стола приклад, заметил, что курки не сняты со взвода. Он опер приклад передним концом о стол и нажал на каждый спусковой крючок. Бойки дважды глухо стукнули о дерево. Поверхность столешницы покрывали тысячи крохотных оспин – следы процедуры, необходимой для того, чтобы не ослабли пружины бойка.

Джослин, глядя на каминную решетку, произнес негромко, словно разговаривая сам с собой:

– Он ее отсюда выдернул. Без малейшей жалости. Я же знаю, какая она хрупкая. Вот на эту статуэтку похожа, с цветами. Ее надо оберегать и предоставлять полную свободу.

Спинка кресла скрывала Джослина. На каминной полке за креслом виднелась пыльная стопка конвертов, моток бечевки, кожаный ремень и фарфоровая статуэтка пастушки дюймов восемь высотой.

– Выдернул. Из родного дома. Дом без нее – не дом. Она здесь все знала, все тайны и секреты. Она – дух этого дома, этого места. Ради нее я здесь жил.

Мальчик разглядывал фарфоровую статуэтку, розоватую, почти белую глазурь, сиявшую в свете лампы.

– Хорошо, что я уже полжизни прожил. По большей части мне неплохо жилось, а сейчас становится все хуже и хуже. Вокруг одни глупцы и скандалисты, только и знают, что всех осуждать. Проповедники и торгаши. Ненавижу проклятую ферму! Даже ждать все разучились, потому что теперь нечего ждать. Я и сам ждать не умею. А раньше я ее ждал… – Джослин помолчал, а потом добавил: – Пойду переоденусь. Озяб я тут.

Мальчик подошел к каминной полке, не отрывая глаз от пастушки.

Как случилось, что днем 2 мая 1902 года Беатриса, завернувшись в капот поверх ночной сорочки, сидела у себя в спальне?

За день до того, проходя по саду, Беатриса заметила, что в северо-восточном углу зацвел куст сирени, и решила украсить дом цветами. Чтобы добраться до куста, надо было пересечь размокшие грядки с догнивающей ботвой брюссельской капусты. Беатриса сняла туфли и чулки, оставив их на тропинке, дошла до куста, но дотянуться до распустившихся кистей сирени не смогла – слишком высоко. Чуть поодаль, у стены, стояла почерневшая ветхая лесенка (за время пребывания Беатрисы в Южной Африке усадьба и ферма пришли в запустение). Три нижние ступеньки оказались прочными. Беатриса придвинула лесенку к кусту и взобралась наверх, сметя юбками осу, сидевшую на стене. Оса ужалила Беатрису в ступню. Женщина вскрикнула (коротко и пронзительно, как ребенок или чайка), но особо не обеспокоилась и босиком отправилась в дом мыть ноги. К вечеру место укуса распухло и воспалилось, и от боли Беатриса всю ночь не спала.

На следующий день она решила не вставать с постели, хотя до замужества подобное решение не пришло бы ей в голову. Пока Беатриса жила на ферме, в ее обязанности входило ведение хозяйства и заботы о коровнике. В тот день Джослин уехал на скачки в Лестершире, а Беатриса должна была к обеду подготовить бумаги для землемера. Вчерашний осиный укус никому не внушал опасений; опухоль уже спала. Прежде Беатриса не обратила бы внимания на недомогание, потому что всегда исполняла то, что от нее ожидалось. Но не теперь.

Она распорядилась согреть воды, приняла ванну и, не вытираясь, встала перед большим зеркалом в ванной комнате.

Беатриса не притворялась, что смотрит на свое тело так, как смотрел бы на него мужчина. Она разглядывала себя беспристрастно, без сексуальной подоплеки. Тело было для нее сердцевиной, очищенной от покровов и окруженной пространством ванной комнаты. Однако в отношениях между сердцевиной и комнатой что-то изменилось, и поэтому после возвращения домой Беатрисе казалось, что и усадьба, и вся ферма стали другими. Она приподняла ладонями груди, потом руки скользнули к талии и ниже, к бедрам. Неуловимо изменилось либо тело, либо прикосновения ее пальцев.

Раньше она обитала в своем теле, словно в пещере, созданной точно по ее размеру. Камень и земля снаружи были внешним миром. Представьте себе, что на руку надевают перчатку, поверхность которой составляет единое целое со всем, что находится извне.

Теперь же ее тело сделалось плотным и целостным и больше не было пещерой. А мир снаружи, тот, что не являлся ею, стал подвижен, и все данное ей останавливалось на поверхности ее тела.

Она надела ночную сорочку, завернулась в капот и улеглась в постель. Откинувшись на подушки, Беатриса довольно заклекотала, как индюк, потом заметила портрет отца и умолкла. На ее месте многие женщины решили бы, что сходят с ума. Беатриса замотала головой, вдавливаясь в пуховую перину. Комната перед глазами закачалась, голова закружилась. Беатриса поднялась с постели и встала на четвереньки посреди ровного и неподвижного пола, устланного ковром. В свободном пространстве она ощутила, что счастлива.

Она присела к туалетному столику, взяла щетку в серебряной оправе с изображением русалки и задалась вопросом, ставшим привычным за последние полгода: «Почему я не ощущаю утраты?» Поразмыслив и установив, что вопрос сформулирован корректно, Беатриса с удовлетворением ответила сама себе: «Потому что не ощущаю».

Капитан Патрик Бирс погиб 17 сентября 1901 года в горах к северу от пустыни Кару, в Капской колонии, когда бурские повстанцы под командованием генерала Смэтса напали на расположение отряда британской армии. Бурам не хватало вооружения и продовольствия. В бою на взгорье капитану Бирсу снесло половину черепа выстрелом с близкого расстояния. Бурский стрелок использовал охотничьи патроны «Маузер» для крупной дичи, потому что других у него не имелось. После того как британцы были разбиты, бур увидел обезображенный труп офицера и пожалел о своем решении, однако утешил себя тем, что нет особой разницы, чем убить противника – охотничьим патроном или фугасным снарядом, начиненным пиритовой кислотой.