Джон Бёрджер - Дж.

Само по себе сексуальное влечение очень определенно; точнее, определенна его цель. Любая неопределенность, замеченная одним из пяти чувств, пресекает сексуальное влечение. Сексуальное влечение сфокусировано резко и конкретно. Предметом такого фокуса может служить грудь, вздымающаяся из мягкой изменчивой формы к границе ареолы и затем к четко очерченному соску.

В неопределенном, расплывчатом мире сексуальное влечение подкрепляется стремлением к четкости и определенности: «Рядом с этой женщиной моя жизнь упорядочена».

В застывшем иерархическом мире сексуальное влечение подкрепляется стремлением к иной уверенности: «Рядом с этой женщиной я свободен».

Любые обобщения препятствуют сексуальному влечению.

Каждая из черт, которая придает ей желанность, утверждает свою исключительность: здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь…

Именно так звучит единственно возможное стихотворение о сексуальном влечении: здесь, здесь, здесь, здесь – сейчас.

Попытка описать сексуальные переживания великолепно демонстрирует общую ограниченность литературы в отношении любых аспектов переживаний.

Качество, обозначаемое словом «впервые», в сексе ощущается как беспрестанно воссоздаваемое. В каждом элементе плотского возбуждения присутствует нечто, будто впервые захватывающее воображение.

В чем состоит это качество? Как первые впечатления отличаются от последующих?

Рассмотрим, к примеру, сезонную ягоду – ежевику. Преимущество этого примера заключается в том, что ежегодно с началом сезона ежевики возникает искусственное «впервые», напоминающее о самом первом знакомстве со вкусом этой ягоды. Таким образом, первая пригоршня охватывает всю совокупность ежевики. Впоследствии горсть ежевики превращается в горсть определенной ежевики – спелой, неспелой, переспелой, сладкой, кислой и так далее. Разборчивость возникает с опытом. Однако подобное развитие событий связано не только с качеством. В соотношении частного и общего существуют и количественные изменения, то есть утрачивается символическая полнота свойств чего бы то ни было. Первое впечатление навсегда сохраняет неимоверно сильное ощущение. Оно сродни волшебству.

Итак, различие между первым впечатлением и его повторением заключается в том, что первое представляет всю совокупность явления, а второе, третье, четвертое – и так далее до бесконечности – сделать это не способны. Первые впечатления – открытие первоначального смысла, и язык последующих впечатлений бессилен это выразить.

Силу человеческого сексуального влечения легко объяснить в терминах естественного полового импульса, а силу желания можно измерить его сосредоточенностью. Сексуальное влечение сопровождается чрезвычайной целеустремленностью, которая принимает форму убеждения в том, что желаемое представляет собой венец всех желаний. Эрекция – начало процесса полной идеализации.

В определенный момент сексуальное желание становится неукротимым даже под угрозой смерти. Желаемое приобретает исключительный характер; ничего другого желать невозможно.

Кратчайшим проявлением абсолютного желания является оргазм. Сильная страсть продлевает желание. Однако даже в его кратчайшем проявлении это переживание не следует рассматривать как физиологический или нервный рефлекс. В нем принимает участие воображение – память, язык, мечты. Объект исключительного желания ощутим и уникален, а следовательно, он или она – пусть даже на краткий миг – безоговорочно воплощает в себе саму жизнь.

Переживание = Я + Жизнь.

Но как об этом написать? Подобное уравнение невозможно передать в повествовании от третьего лица. Третье лицо и повествовательная форма являются пунктами договора между писателем и читателем и основываются на том, что оба они понимают персонаж шире и полнее, чем сам персонаж осознает себя. Это нарушает условия уравнения.

Применительно к ключевому моменту полового акта все существительные обозначают предметы таким образом, что отрицают смысл переживания, которое они призваны описывать. Влагалище, передок, киска, щель, мохнатка, манда, пенис, член, хер, конец, уд, елдак, шишак и тому подобные наименования любых частей тела, являющихся объектами сексуального наслаждения, при непосредственном описании полового акта на любом языке звучат с непреодолимой чужеродностью. Слова и фразы, стоящие рядом с ними, да и весь смысл предложения, в котором они употреблены, отторгают вышеупомянутые существительные, будто выделяя их курсивом – не потому, что они незнакомы читателю или писателю, а именно потому, что это слова от третьего лица.

Те же самые слова, употребленные в прямой речи – как ругательства или описательно, – приобретают иное значение и теряют чужеродность, потому что характеризуют говорящего, а не описывают половой акт. Как ни странно, глаголы (совокупляться, переспать, перепихнуться, трахнуть, давать, сосать, целовать) подобной чужеродностью не обладают и отторгаются меньше. Качество «впервые» связано не с совершенными действиями, а с отношениями между субъектом и объектом. Объект, находящийся в центре сексуального переживания, являясь предметом исключительного желания, превращается во всеобъемлющий. Все остальное, внешнее, перестает существовать, и объект становится безымянным.

Вот два изображения:

Они искажают меньше слов. С помощью этих рисунков немного легче представить то качество сексуальных переживаний, которое я обозначил словом «впервые». Почему? Рисунки наглядны, они ближе к физическому восприятию. Впрочем, этого объяснения недостаточно. Картина с порнографическим сюжетом, созданная древнеримским художником или мастером эпохи Возрождения, будет гораздо нагляднее, но не сделает мои объяснения понятнее.

Может быть, это оттого, что рисунки схематичны, как диаграммы? Вряд ли. Медицинские диаграммы зачастую еще схематичнее – и ничего не проясняют. Мои рисунки яснее слов и подробных изображений потому, что несут минимальную культурную смысловую нагрузку. Я попробую объяснить это от противного.

Напишите над первым рисунком слово «большой». Восприятие рисунка немедленно изменится, его культурная смысловая нагрузка возрастет. Рисунок превратится в послание, адресованное писателем читателю. Припишите слово «его» перед словом «большой» – и рисунок снова изменится.

Над вторым рисунком сделайте надпись «Подставьте имя женщины». Хотя в надписи больше слов, смысл рисунка это не меняет. Слова не классифицируют рисунок, не используют его синтаксически. Изображение по-прежнему остается в исключительном распоряжении зрителя. А теперь выполните то, что требует надпись, – подставьте имя женщины. К примеру, Беатриса. Культурная смысловая нагрузка возрастет, и рисунок станет непонятнее. Имя Беатриса отсылает рисунок к внешней системе категорий. То, что изображено на нем, стало частью Беатрисы. Беатриса – Беатриче – часть европейской культуры. В итоге перед нами – примитивное изображение полового органа, а сексуальное переживание само по себе целостно.