Алекс Ратерфорд - Владыка мира

– Почему дед отдал шаху алмаз?

Хамида улыбнулась немного грустно, или Салиму так просто показалось.

– Ты должен понимать, что это значило. Действительно, это очень поучительно для тебя. Подумай, как непросто ему было отдаться на милость другого правителя. Предлагая шаху Кох-и‑Нур, Хумаюн восстановил равновесие, показав себя равным шаху, даже пусть и находясь в отчаянном положении, – и тем самым сберег свою честь. Что такое драгоценный камень, пусть и великолепный, по сравнению с честью нашей династии? – Глаза Хамиды внезапно сверкнули.

Пока она говорила, вошла Гульбадан. От углов рта к линии подбородка у нее пролегли глубокие морщины, что придавало ей суровый вид, но при виде Салима они разгладились, уступив место теплой улыбке. Мальчик улыбнулся в ответ. Ему нравилось навещать своих бабушек. С ними он чувствовал себя спокойно. Они не ругали его, и он был увлечен их историями. Когда они рассказывали о том, как его дед вернул Индостан, Салим видел, как знамена Моголов трепещут над копьями со стальными наконечниками, как всадники скачут по плоским пыльным равнинам и клубы белого дыма извергаются из орудий. Он чувствовал резкий пороховой запах, слышал треск стрельбы из мушкетов, ощущал, как низко и громко трубят боевые слоны.

– Расскажи своей бабушке о персе, который приехал во дворец.

– Твой отец согласился помочь этому Гияз-беку? – спросила Гульбадан, когда Салим закончил.

– Да. Он дал ему должность в Кабуле.

– Твой отец хорошо разбирается в людях, – сказала Гульбадан, – но это не всегда было так. В юности он бывал очень опрометчивым и слишком легко попадал под влияние тех, кто окружал его. Однако со временем научился быть осторожнее. Наблюдай за ним, Салим. Спрашивай у него, что стоит за его решениями… старайся учиться у него.

Легко сказать, подумал Салим. Но сказал только:

– Я часто хожу в палату для собраний и наблюдаю за отцом, когда он сидит на престоле. Но меня удивляет, как кто-то вообще смеет приближаться к нему. Он такой далекий – почти богоподобный…

– Это обязанность правителя – внушать уверенность, показывать, что он готов слушать, – сказала Хамида. – Люди идут к нему, потому что доверяют ему, как должен сделать и ты.

– Твоя бабушка права, – сказала Гульбадан. – Правитель должен показать своему народу, что заботится о нем. Вот почему каждый день на рассвете твой отец выходит на балкон-джароку, чтобы предстать перед своими подданными. Они не только должны видеть, что их падишах жив, но также знать, что он печется о них, следя за ними как отец…

«Он ведь мой отец, – думал Салим, – почему же мне так трудно говорить с ним?» Каждый раз, когда он встречался с Акбаром, ему казалось, что его отец изучал его, въедливо проверяя его достоинства и знания.

– Салим, в чем дело? Ты как будто загрустил, – поинтересовалась Хамида.

– Ты советуешь мне говорить с отцом, но это сложно… Я не знаю, будет ли он мне рад. Он всегда кажется таким безупречным, таким прекрасным снаружи и изнутри, и он так занят, его всегда окружают придворные и военные… Иногда он действительно приходит, чтобы наблюдать за мною на уроках, но если он меня что-то спрашивает, я чувствую себя неловким… глупым… и так волнуюсь, что все, что я говорю, недостаточно хорошо… а иногда вообще не могу ответить. Я знаю, что разочаровываю его.

– И всё? – Хамида улыбалась. – Не говори таких глупостей. Помни, что твой отец – это мой сын. Он не всегда был таким внушительным. Он был таким же мальчишкой, как и ты, разбивал коленки и рвал одежду в детских играх и упражнениях со своими друзьями – и по правде сказать, он и наполовину так хорошо не успевал на уроках и не стремился узнать об окружающем мире, как ты! И я знаю, как он тобой гордится. Ты не должен чувствовать себя хуже кого бы то ни было!

Салим улыбнулся в ответ, но ничего не ответил. Как им понять его? Как мог вообще кто-то его понять, когда он сам себя не понимал?

– Рада видеть тебя, Салим. Идем со мной на крышу. Я собиралась молиться.

Мальчик проследовал за матерью по винтовой лестнице из песчаника. Света от глиняной масляной лампы, которую держала Хирабай, едва хватало, чтобы видеть, куда они идут, хотя вскоре она слишком сильно наклонила ее, и лампа погасла. Выйдя на плоскую крышу ее дворца, Салим увидел, как мать, в чьи длинные темные волосы были вплетены цветы белого жасмина, уже становится на колени перед маленьким святилищем.

Вечер был теплый и безветренный, и, глядя в небеса, Салим видел бледную полоску полумесяца.

Хирабай низко согнулась в молитвенной позе. Хотя она иногда и рассказывала о своих индуистских верованиях, они все еще казались странными для Салима, который, как мусульманин, верил в единого Всевышнего и не почитал идолов и изображения. Наконец, закончив, мать встала, повернувшись к Салиму.

– Смотри на луну. Мы, раджпуты, – ее дети ночью и потомки солнца днем. Луна дает нам нашу безграничную выносливость, а солнце – наше бесстрашие.

Темные глаза Хирабай мерцали, когда она смотрела на него.

Салим знал, что она его очень любит, и желал, чтобы она обняла его, но это было не в ее привычках, и она так и стояла, опустив руки.

– Мама, ты всегда говоришь о раджпутах, но я также и могол, верно?

Салим пришел к матери, надеясь, что, возможно, она сможет помочь ему понять беспорядок и неуверенность, которые, как ему казалось, царили вокруг него. И он пришел один, убежав от слуг, которые, как он подозревал, выполняли приказ Акбара и сообщали ему обо всем, что видели и слышали.

– К моему большому сожалению, ты был воспитан как принц моголов. Твои наставники напели тебе в уши о доблестях твоего прадеда Бабура и твоего деда Хумаюна – когда те пересекли реку Инд и завоевали себе империю.

– Мой отец – падишах могольского Индостана. Конечно, я должен знать историю его народа.

– Безусловно. Но ты также должен знать правду. Твои наставники восхваляют храбрость и смелость племени моголов, но никогда не говорят, что те украли у раджпутов то, что принадлежало нам по праву.

– О чем ты говоришь?

– Ты был научен отцом думать, что эта земля ваша, – но он обманывает тебя так же, как из-за слепой гордости и высокомерия обманывается сам. Правда в том, что моголы – всего-навсего скотные воры, какие крадутся среди стад ночью, норовя украсть чужое. Они использовали в своих интересах момент ослабления Индостана, чтобы вторгнуться в эти земли. Они утверждают, что завоевание Тимуром Индостана дает им право властвовать, но кто они такие, как не дикие, неотесанные налетчики с севера?

Именно мой народ, раджпуты, – и твой тоже, Салим, – является истинным, воистину священным правителем Индостана. Прямо перед тем, как Бабур и его орды хлынули на нашу землю со своих диких гористых равнин, короли раджпутов под главенством раны Санга из Читторгарха заключили союз, чтобы свергнуть слабых, увязших в роскоши правителей династии Лоди и забрать Индостан для нашего народа. Наверное, мы прогневили богов и захватчики-моголы были нашей карой, но мы расплатились кровью за всякое совершенное нами преступление.