Алекс Ратерфорд - Владыка мира

Между тем Салим видел, что основные отряды конницы моголов теперь, в свою очередь, ворвались во фланги кашмирцев, пытаясь отбить их атаку. Несколько врагов упали – один, могучий и бородатый, был вышиблен из седла метким броском копья одного из начальников стражи падишаха. Другой был обезглавлен тяжелым ударом могольского боевого топора, который пришелся ему по горлу немного ниже подбородка, отчего его голова отлетела в сторону и брызнул фонтан крови. Моголы побеждают, потому что иначе и быть не могло, подумал Салим. Вдруг слон под ним снова покачнулся. Второй махаут, маленький темный старичок в одной набедренной повязке из простой хлопковой ткани, упал с его шеи на землю. Размахивая хоботом, слон без погонщиков начал отворачиваться от сражения, при этом он выбил одного могольского всадника из седла.

Если он, Салим, ничего не предпримет, напуганный слон убьет еще больше воинов и испугает еще больше лошадей… Не обращая внимания на шум и кипевшую вокруг жестокую битву, юноша поднялся по вздетому деревянному переду хауды. Ему удалось съехать на шею слона. Ухватившись за стальной лист брони, чтобы не упасть, Салим достал свой меч. Перевернув его и не обращая внимания на порезы от острого лезвия, он использовал рукоятку меча как анкус, ударяя им по голове слона и давая ему команду остановиться. Снова почувствовав тяжесть погонщика на шее, слон успокоился и вскоре остановился. В панике он успел отбежать на пятьдесят ярдов от места сражения.

Развернув его, Салим увидел, что оставшиеся в живых после атаки кашмирские всадники прекращают борьбу и отступают назад через рододендроны к горному хребту, из-за которого появились менее часа назад. Многим это не удалось. На глазах у Салима один кашмирец в светлом тюрбане, видя, что уже не сможет опередить четырех преследователей-моголов на своем вороном коне, который тяжело отфыркивался, повернулся и кинулся на них и даже успел выбить одного могола из седла, прежде чем сам был сражен ударом меча в голову.

Позднее в тот же день Салим еще раз был вызван на военный совет в алый шатер своего отца. На сей раз обсуждения без него еще не начинали – все будто только его и ждали. И когда он вошел, военачальники по знаку падишаха стали ему аплодировать. Идя к месту, которое Акбар отвел для него рядом с собственным позолоченным престолом, Салим уже не сомневался, что сейчас отец им очень доволен.

– Тебе уже пятнадцать. Я в это время взял себе первую жену.

Прежде чем Салим успел что-либо ответить, Акбар отошел и рассмотрел цель – бревно с тремя большими глиняными сосудами, установленное на площади у дворца падишаха в Лахоре, – в которую он только что стрелял из мушкета. Даже с расстояния в триста ярдов Салим видел, что отец разбил средний сосуд. Со времени их триумфального возвращения из Кашмира три месяца назад Акбар несколько раз брал его с собой на охоту или же просто пострелять из мушкета.

Салим поспешил вслед за ним.

– Отец, что ты такое говоришь?

– Я говорю, что тебе пора жениться. Это поможет укрепить нашу династию и отметит нашу большую победу в Кашмире.

Акбар улыбнулся. Салим знал: даже сам падишах не думал, что этот край так легко дастся им в руки. Не желая верить в то, что горы, окружающие его государство, не станут преградой против его решительного врага – моголов, его правитель ринулся защищать свой покой… Перед мысленным взором Салима снова возник султан Кашмира, который валялся в ногах его отца рядом с алым шатром командования армии Акбара, а потом кротко слушал, как молитву-хутбу читают от имени падишаха Моголов. Акбар даровал султану жизнь и свободу, но с этого времени Кашмир будет находиться всецело под властью Моголов. И более того, его отец, который никогда не останется полностью довольным своими победами или границами своей империи, уже подготавливал войска для вторжения в Синд…

– Но на ком же я должен жениться?

– Я говорил с советниками и выбрал твою двоюродную сестру, Ман-бай. Ее отец Бхагван Дас, раджа Амбера, уже дал согласие.

Салим уставился на отца. Ман-бай, двоюродная сестра, была дочерью брата его матери. Он видел ее всего раз, когда они были детьми, и все, что он запомнил, – это тихую, худенькую, длинноногую девочку с волосами, заплетенными в косы.

– Ты как будто удивился? Я думал, что ты будешь рад называться мужчиной. Я слышал, ты не прочь заглянуть к девицам с базара.

Салим вспыхнул. Он-то думал, что был осторожен… Возвращаясь из Кашмира, они с молочным братом Сулейман-беком ускользнули из лагеря падишаха, чтобы найти сговорчивых девочек среди обслуги лагеря. И как-то ночью он потерял девственность с благоухающей корицей турчанкой, когда лагерь расположился на привал на горном перевале, в тонкой палатке, обдуваемой холодными ветрами, – хотя тогда, даже если бы палатку и сдуло, он бы не заметил. Вернувшись в Лахор, двое юношей пристрастились убегать по ночам в город. Был там один постоялый двор, где полнотелая танцовщица Гита с высокой округлой грудью со смехом учила Салима искусству любви, в то время как Сулейман-бек наслаждался в объятиях ее сестры. После, возвращаясь украдкой во дворец, они наперебой хвалились друг перед другом своими подвигами. Но подцепить девицу на базаре – одно, а взять кого-то в жены – совсем другое…

– Да, удивлен… Я вообще пока не думал о браке.

– Хоть ты еще очень юн, время настало. Династические узы с самым благородным из наших вассалов, которые я создал, укрепляют нашу власть в империи наравне с завоеваниями. Такие союзы отводят влиятельным родам еще бо́льшую долю в нашем успехе. Они гарантируют, что в трудные времена мы сможем рассчитывать на их поддержку, и не из любви к нам, но потому, что им это выгодно.

Акбар замолчал, внимательно вглядываясь в лицо Салима. Он редко говорил со своим сыном так искренне.

– Почему, как ты думаешь, против нас так мало поднимают мятежи и с каждым годом мы все богатеем? Почему, как ты думаешь, уламы больше не смеют открыто хаять мою политику веротерпимости, или моих индуистских жен, или введенную мной дин-и иллахи , Божественную Веру? Моя власть незыблема, и в этом очень большая заслуга союзов, которые я создал, заключая браки. Ты должен понимать это, Салим. Здесь речь не о твоем желании или удовольствии. Для этого ты волен завести себе целый гарем наложниц. Это вопрос долга. Твоей матери о своем решении я уже сообщил.

Отец смотрит на брак отвлеченно, как будто человеческие чувства в этом деле совсем ничего не значат, думал Салим, и это было так непохоже на то, о чем часто рассказывала бабушка, – взаимную любовь и поддержку, какая была у них с Хумаюном. Такая холодность, скорее всего, объяснялась тем, что союз отца с его матерью был несчастливым. И причиной, по которой ему впоследствии оказалось еще труднее всецело сосредоточиться на какой-либо из своих невест, скорее, стал этот брак, который был у него первым, чем природное себялюбие. Разумеется, он никогда не говорил ни о ком из своих жен с особой теплотой, больше подчеркивая политические выгоды, которые они ему принесли, и то, как это способствовало его собственному возвышению и усилению империи. Как бы то ни было, Хирабай эту женитьбу одобрит. Ведь каждое дитя, которое родит Салиму Ман-бай, чей сын сможет стать будущим падишахом Моголов, окажется больше раджпут, чем могол. Но тогда принц вспомнил и то, что она сказала о своем брате Бхагван Дасе, отце Ман-бай: «Любого можно купить…» И, по обыкновению, помрачнел от сомнений и неуверенности, хотя знал, что должен радоваться тому, что отец устроил для него такой важный династический брак. Юноша попытался изобразить благодарность, хотя в душе этого не чувствовал.