Габриэль Маркес - История похищения

Наутро посвежевшая, выспавшаяся Беатрис устроила пресс-конференцию в доме своего брата, где буквально все было завалено цветами. От нее журналисты и общественность смогли наконец узнать правду об ужасах плена, но при этом она не дала никаких зацепок тем, кому могло взбрести в голову действовать на свой страх и риск, подвергая опасности жизнь Марухи.

В следующую среду Алехандра, уверенная в том, что Маруха уже знает про новый указ, решила снять импровизированную праздничную телепередачу. В последние недели, по мере продвижения переговоров, Вильямисар постарался преобразить квартиру, чтобы порадовать жену после освобождения. Библиотеку устроили там, где хотела Маруха, кое-где переставили мебель и перевесили картины. На видном месте водрузили статуэтку лошади породы хэкью, выведенной еще при Танской династии. Маруха привезла ее из Джакарты и считала лучшим трофеем в своей жизни. В последний момент вдруг вспомнили, что ей не нравился коврик в ванной, и поспешили купить новый, посимпатичнее. Преображенная, сверкающая чистотой квартира стала съемочной площадкой для эксклюзивной передачи, из которой Маруха должна была узнать о новом интерьере еще до возвращения домой. Получилось великолепно. Правда, они не знали, видела ли передачу Маруха.

Беатрис очень быстро пришла в себя. Одежду, которая была на ней в день возвращения, она положила в холщовую сумку, выданную в плену, чтобы не чувствовать гнетущего запаха тюрьмы, от которого до сих пор неожиданно просыпалась посреди ночи. Муж помогал ей восстановить душевное равновесие. Призрак прошлого потревожил ее лишь дважды: то был голос Дворецкого, раздавшийся в телефонной трубке. В первый раз он отчаянно завопил:

– Лекарство! Лекарство!

Когда Беатрис узнала голос, у нее кровь застыла в жилах. Но она все же набралась духу и переспросила тем же тоном:

– Какое лекарство? Какое лекарство?

– Лекарство для сеньоры! – проорал Дворецкий.

До Беатрис дошло, что он хочет узнать название лекарства для сосудов, которое принимала Маруха.

– Вазотон, – сказала Беатрис и, успокоившись, поинтересовалась: – Как дела?

– У меня хорошо, – ответил Дворецкий, – спасибо.

– Да не у вас! – поморщилась Беатрис. – У нее.

– Ах у нее… – протянул Дворецкий. – У нее все хорошо, не волнуйтесь!

Беатрис швырнула трубку и расплакалась от нахлынувших воспоминаний о жуткой жизни в плену: гадкой еде, грязном туалете, о том, как все дни были похожи один на другой… Какой же одинокой должна чувствовать себя Маруха, сидя в этой вонючей комнате!

На всякий случай в спортивный раздел новостной телепередачи вскоре была вставлена загадочная реклама: «Принимайте басотон!» Название лекарства нарочно исказили, чтобы никто из производителей не заявил протест против использования его продукции в непонятных целях.

Второй раз Дворецкий позвонил через несколько недель, и выглядело это совсем иначе. Беатрис не сразу узнала голос: он постарался его изменить. Да и тон был совсем другой, отечески наставительный.

– Помните, о чем мы договаривались? Доньи Марины с вами не было. И никого другого тоже!

– Не волнуйтесь, я помню, – ответила Беатрис и повесила трубку.

Гидо Парра, опьяненный первыми успехами в переговорах, объявил Вильямисару, что освобождение Марухи – это вопрос трех дней. Вильямисар постарался донести это до жены, выступив по радио и телевидению. Кроме того, Алехандра, послушав рассказы Беатрис о жизни в плену, не сомневалась, что ее передачи доходят до адресата. И взяла у Беатрис получасовое интервью, в котором та поведала обо всем, что могло интересовать Маруху: как ее освободили, как поживают дети и друзья, что происходит дома, когда можно надеяться выйти на свободу.

С той поры в каждой своей авторской передаче Алехандра сообщала массу подробностей о жизни близких: какую одежду они носят, какие покупки делают, кто приходил к ним в гости. «Мануэль уже приготовил свиной окорок», – звучало в передаче, и только Маруха понимала, что в ее доме все остается по-старому. Какими бы смешными ни казались эти ухищрения, их целью было подбодрить Маруху, показать ей, что жизнь продолжается.

Однако дни шли, а никаких признаков близящегося освобождения Марухи не было. Гидо Парра увязал в путаных объяснениях и вел себя как ребенок: не подходил к телефону, куда-то исчезал. Вильямисар призвал его к порядку. Парра опять начал разводить турусы на колесах. Ситуация, сказал он, осложнилась из-за того, что полиция усиленно творит беспредел в Медельине. И пока правительство не пресечет эти жестокие репрессии, трудно надеяться на чье-либо освобождение. Вильямисар оборвал его:

– Мы так не договаривались! Все упиралось в новый указ. Он издан. Теперь это долг чести, нечего играть со мной в игрушки!

– Вы не представляете, как противно быть адвокатом этих типов! – заныл Парра. – Тут ведь не о деньгах речь идет, а о том, что они меня укокошат, если останутся недовольны. Что прикажете делать в такой ситуации?

– Давайте ее сперва проясним, – сказал Вильямисар. – В чем загвоздка?

– В том, что пока полиция не прекратит бойню и не накажет виновных, освобождение Марухи невозможно. Вот так.

Вильямисар в ярости разразился проклятиями в адрес Эскобара. А потом добавил, обращаясь к Гидо Парре:

– Убирайтесь с моих глаз! Не знаю, как Эскобар, а я вас точно убью!

И Гидо Парра исчез, напуганный не только резкой реакцией Вильямисара, но и неистовством патрона, который, похоже, не простил ему превышения полномочий на переговорах. Эрнандо Сантос понял, что Гидо Парра в панике, когда тот позвонил и пролепетал про письмо, которое поручил ему передать Эскобар. Дескать, письмо такое ужасное, что он даже боится его прочитать.

– Он безумен! – всхлипнул Гидо Парра. – Его никто не утихомирит… А значит, мне остается одно: бесследно исчезнуть.

Понимая, что таким образом прервется единственная связь с Пабло Эскобаром, Эрнандо Сантос пытался уговорить Гидо Парру остаться. Но без толку. Напоследок Гидо умолил Сантоса оформить ему визу в Венесуэлу и договориться о том, чтобы его сын закончил бакалавриат в боготинской Современной гимназии. По неподтвержденным слухам, Парра спрятался в одном из монастырей Венесуэлы, где жила его сестра-монахиня. И о нем ничего не было известно, пока 16 апреля 1993 года в Медельине не обнаружили его труп, спрятанный вместе с телом сына-бакалавра в багажнике какой-то машины без номеров.

Вильямисар довольно долго переживал свое поражение. Ну зачем, зачем он поверил Эскобару на слово? Казалось, все пропало. Пока шли переговоры, он постоянно держал в курсе событий доктора Турбая и Эрнандо Сантоса, которые теперь тоже не имели никаких известий от Эскобара. Вильямисар виделся с ними почти каждый день и старался не рассказывать им о своих злоключениях, а делился только ободряющими новостями. Он подолгу засиживался в доме экс-президента, который стойко воспринял смерть дочери, но смотреть на эту стойкость без слез было нельзя, потому что Турбай замкнулся, ничего по этому поводу не говорил. И вообще как будто бы стал невидим. Эрнандо Сантос, надеявшийся только на посредничество Парры в деле освобождения сына, тоже впал в глубокое уныние.