Дэвид Николс - Дублер

Той длинной холодной зимой, просыпаясь поздно утром от очередного похмелья и теплого, пахнущего солеными крендельками дыхания на лице – дыхания мужчины, до которого ей уже давно не было дела, – Нора со всей очевидностью поняла, что отупела и одурела от одиночества. Ее судьба обязана измениться. Должно случиться что-то хорошее – и скоро.

Затем, в апреле, Джош Харпер вошел в ее ресторан и заказал клубный сэндвич.

Он приехал в Америку после шумного успеха: роли Кларенса, смертельно больного, умственно отсталого инвалида в «Живи одним днем» – телефильме, неожиданно вышедшем в киноверсии. Фильм подтвердил потенциал Джоша, прокатился по фестивалям и завоевал ему награду БАФТА. Отзывы были блистательные, сплошь в превосходных степенях, и предложения от телевидения, театра и кино посыпались горой. К тому же Джош потратил немало времени, беззастенчиво флиртуя с журналистками в гостиничных барах, и в результате получил некоторое количество восторженных до неприличия статей о себе, в которых пошлые заигрывания претендовали на серьезную журналистику: эти удивительные глаза, эта кривоватая улыбка, это простое, земное, непосредственное обаяние, этот сексуальный призыв, который, по-видимому, излучается без всякого намерения. Он демонстрировал мужские костюмы нового сезона для субботне-воскресных приложений к журналам – и мог их потом оставить себе. Он стал вкладывать деньги в недвижимость. Его пригласили на церемонию вручения награды «Мужчина года» от одного журнала, и хотя на самом деле Джош не был конкретно назван Мужчиной года, но, по крайней мере, познакомился с ним, и они нюхали вместе кокаин – по иронии судьбы, в туалете для инвалидов. Внезапно он обзавелся двумя агентами и импресарио, журналистом, архитектором, бухгалтером, финансовым консультантом – у него появилась Свита. Джош был таким человеком, который нуждается в Свите.

За этим последовал эксцентричный ультражесткий гангстерско-трансвеститский драматический фильм «Стилет», потом эпатажная роль антигероя в костюмной драме от Би-би-си, в которой, по словам «Радио таймс», он «заставлял дамские сердца бешено скакать». Желая расширить свое амплуа и популярность, он согласился на роль второго плана в «Завтрашнем преступлении» – дорогом американском коммерческом фильме, в котором ему предстояло изображать Отто Декса, Умника Новичка-Полицейского с Принципами, Воюющего с Продажными Властями в Мегаполисе‑4 – роль, о которой он сам говорил то как о «просто развлечении», то как о «самом жутком предательстве себя», в зависимости от того, кому это рассказывал. Лучше всего было то, что в Лос-Анджелес он летел первым классом; нет, даже не первым – премьер -классом, «первым» по-французски – реверанс от студии. Когда Джош принял третий бесплатный бокал шампанского от стюардессы (заметно более симпатичной, чем в эконом-классе) и обозрел бесстыдно обширные саванны почти пустого пространства перед своим откидным креслом, у него возникло ощущение какой-то чудесной ошибки. Вдобавок, открыв журнал авиакомпании, он обнаружил там статью «Без ума от этого парня [24]. Почему Голливуд сходит с ума по Джошу Харперу». Ничего удивительного, что люди на него глазели. Он поднес бокал с шампанским к губам и увидел, что стюардесса написала на подставке свой телефон. Перелет из Лондона в Лос-Анджелес занимает двенадцать часов, но Джошу Харперу их даже не хватило.

После двух недель звездной жизни в Лос-Анджелесе он вернулся в Нью-Йорк: увидеться с новыми друзьями и, в теории, поработать над своим акцентом для фильма. Заскочив в «Бобс» однажды поздно вечером, пьяный и немного обдолбанный, он совершил потенциально смертельную ошибку: щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание официантки. Последовавшая тирада была столь оскорбительной и красноречивой, столь остроумной и забавной, что Джошу не осталось выбора, кроме как рассыпаться в извинениях, поставить девушке выпивку, потом еще раз, пялиться на нее, пока она пыталась работать, а потом оставить демонстративные чаевые. После того как ресторан закрылся и все остальные ушли, он помог ей наполнить солонки и бутылки с кетчупом, поставить стулья на столы, все время украдкой на нее поглядывая. Затем, когда все было убрано, они плюхнулись на диванчик и принялись болтать.

Следуя своей натуре, Нора поначалу была настроена скептически. Она практически не обращала внимания на англичан, особенно молодых и предположительно понтовых, которые заходили в бар почти каждый вечер и громко несли всякую чушь. Ей не нравилось снисходительное, высокомерное отношение, самодовольная вера в то, что быть англичанином – уже само по себе заслуга, как будто Шекспир и «Битлз» уже сделали за них всю работу. И, нет, дело тут было не в акценте, который всегда звучал гнусаво, фальшиво и жестко для ее уха. Она ненавидела их самоуверенность в политических вопросах и абсолютную убежденность, что англичане – единственные люди в мире, которые способны быть либералами или пользоваться иронией. Нора эффективно применяла иронию последние двадцать пять лет, большое спасибо, и не нуждалась в уроках в данной области, и менее всего от нации, которая даже не может правильно слова произносить. Когда только стало ясно, что Джош не просто англичанин, но еще и английский актер, она приложила все свои силы к тому, чтобы не выбить собой пожарную дверь и не сбежать. Если и существовало слово, которое включало в Норе тревожную сирену, то это было слово «актер» – только «фокусник» и «добровольный пожарный» казались ей более ужасными.

Но в данный момент Нора решила дать Джошу время показать себя – решение это далось ей несколько легче обычного, поскольку он был, весьма кстати, самым привлекательным человеческим существом, какое она когда-либо видела в жизни. Ей даже пришлось сдержаться и не заржать: настолько он был красив. Он казался ходячим и говорящим рекламным плакатом: неправдоподобно голубые глаза, пухлые губы и безупречная кожа, будто совсем без пор, словно ее отретушировали, – но при этом не выглядел женоподобным, или сверхозабоченным собственной внешностью, или, упаси боже, холеным. Этот парень оказался не только красивым и бесспорно сексапильным, но еще и веселым и обаятельным, пусть даже несколько неуклюже и ребячливо. Он слушал ее с обескураживающей внимательностью, его пристальный пронзительный взгляд балансировал на грани театральности, с некоторым перекосом в переигранность. Он смеялся над ее историями, издавал все необходимые ободряющие звуки в адрес ее застопорившейся певческой карьеры, в то же время сдержанно и иронично отзываясь о своей, – казалось, он искренне смущен всем тем, что с ним случилось, и освежающе скромно называл это дурацким везением. Он был почти нелепо джентльменообразным и очаровательным, как будто вышел из какого-то старого черно-белого британского фильма, но при этом совсем не вялым и не бесполым – вовсе даже наоборот. К тому же его обаяние и внимательность не казались актерством, но если все же были им, то настолько совершенным и убедительным, что Нора была счастлива принять все за чистую монету.